Владимир Мосс
ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ НА ПЕРЕПУТЬЕ (1917—1999)

<= предыдущая глава       содержание      следующая глава =>

ГЛАВА I
РОССИЯ: ЦАРЕУБИЙСТВО

В начале ХХ в. Православная Церковь в обоих главных государствах, в которых она жительствовала — Российской и Османской Империях, — находилась в состоянии подчиненности правительству, — положении, имевшем в себе некоторые внешние преимущества, но противоречащем священным канонам Церкви, и потому, в конечном счете, весьма ослаблявшем ее силы.

Реформы против стабильности

В Османской империи мусульманское государство под страхом смерти воспрещало обращение в Православие, притесняло Церковь различными другими способами и сделало должность самого патриарха предметом торга, отдавая ее тому, кто дает наибольшую плату; таким образом, это одновременно истощало материальные ресурсы православной общины и делало человека, который в результате был "избираем" в патриархи, фактически повинным в симонии. В то же самое время, такое положение патриархии заключало в себе и хорошие стороны, которые стали видны лишь после распада империи. Во-первых, османские правители давали некоторую защиту от проникновения западных миссионеров, которые, если дать им свободу действия в православных землях, могли легко отторгнуть значительную часть необразованной паствы от Православия (как это произошло в Трансильвании, где турецкая власть была слабее). И во-вторых, система миллетов, согласно которой административное деление империи осуществлялось по конфессиональному принципу, сплачивала православные народы, сдерживая их центробежные тенденции, которые уже приводили к войнам между Византией, Болгарией и Сербией до турецкого завоевания. Трагедия греческого и балканского Православия в ХХ в. состояла в том, что, по ниспровержении несомненно неканоничной системы зависимости от турецких правителей, православные сами подчинились еще более деструктивным силам национализма с одной стороны, и западному влиянию с другой (1).

В России регламент Петра Великого от 1721 г. отменил патриаршество, национализировал церковные земли и сделал Церковь по существу государственным ведомством под управлением обер-прокурора, назначаемого Царем. Опять же, и в этом неканоничном положении были сокрыты свои положительные стороны: государство поддерживало Церковь материально, вдохновляя ее миссионерскую и просветительскую деятельность; государственное законодательство также обуздывало деятельность сектантов и униатов на границах Империи. Однако, к началу двадцатого столетия многим в Церкви, от председателя Совета министров и членов Святейшего Синода и до церковной интеллигенции и белого духовенства, стало очевидно, что эти преимущества бледнеют перед недостатками, которые заключались в следующем: бессилие архиереев, чьи административные функции во многих случаях переходили к епархиальным консисториям, ответственным пред обер-прокурором; унизительное положение священников, обязанных доносить о противоправительственной деятельности своих прихожан, хотя бы это и было связано с нарушением тайны исповеди; взгляд на проповедников Православия среди инославных как на агентов правительства, что весьма снижало вероятность обращения мусульман, старообрядцев, протестантов и униатов.

Поскольку Российская Церковь была самой большой и сильной Церковью в православном мiре и главным оплотом Империи, и от нее зависело благополучие остальных Православных Церквей во всем мiре, то реформа ее отношений с государством и ее внутреннего управления была самой насущной необходимостью. Это признавал и сам Царь, который поддерживал и восстановление патриаршества, и созыв Поместного Собора. Он даже сделал такое предложение: он примет монашеские обеты и сам станет патриархом, — на что Синод ответил лишь изумленным молчанием (2). Однако, разрушительная русско-японская война 1904–1905 гг. и последовавшая за ней революция 1905–1906 гг. затормозили процесс реформ как раз накануне начала их осуществления.

Ибо допустить радикальные перемены в Церкви в то время, когда самые основания государства потрясались до глубины, значило бы открыть дверь для еще большей дестабилизации, — особенно когда революционный дух уже проник глубоко и в самую Церковь. И все же царский Указ о веротерпимости от апреля 1905 г., позволивший всем неправославным исповеданиям Империи организовываться автономно и принимать лиц из других конфессий, но в то же время оставивший Православную Церковь прикованной к государству, сделал необходимость реформ еще более острой. Ибо только преобразованная и исполненная новых сил Церковь, которая пребывала бы в гармонии или "симфонии" с государством, а не была бы принуждаема, с закрученной за спину одной рукой, служить его политическим целям, могла надеяться успешно противостать внезапному всплеску активности неправославных религий, особенно униатов в юго-западных областях Империи.

Однако, балансируя между потребностью в реформе и необходимостью стабильности, Царь склонился на сторону стабильности, и его указ о созыве Собора так никогда и не увидел свет. Последовало десятилетие, на протяжении которого продолжалось углубление язв Церкви и падение авторитета ее и государства, пока, наконец, столь необходимый Поместный Собор не был созван промыслом Божиим, лишь когда самого Царя уже не было у власти (3)...

И все же в предреволюционный период были и духовные достижения. В ходе работы предсоборной комиссии были обсуждены главные вопросы, определившие историю Православной Церкви в наступившем столетии, включая церковно-государственные отношения, отношения между иерархией и мiрянами в Церкви (то есть соборность) и первые шаги экуменизма. Многие из рекомендаций комиссии были впоследствии приняты без значительных изменений Поместным Собором 1917–1918 гг. Более того, в этот период выдвинулись в первые ряды некоторые из тех церковных деятелей, кому надлежало сыграть столь важную роль, положительную или отрицательную, в грядущей борьбе с революцией: с одной стороны, такие иерархи, как митрополит Владимiр (Богоявленский), архиепископ Антоний (Храповицкий) и архиепископ Тихон (Беллавин); а с другой стороны — епископ Антонин (Грановский), епископ Сергий (Страгородский) и епископ Евлогий (Георгиевский). Таким образом, линия фронта грядущей битвы была намечена, и внимательный наблюдатель мог даже предвидеть ее исход, основываясь на событиях 1905–1907 гг.

1 См.: Sir STEVEN RUNCIMAN, The Great Church in Captivity (Cambridge University Press, 1968). См. также: С. FRAZEE, The Orthodox Church and Independent Greece 1821–1853 (Cambridge University Press, 1969).
2 См.: История Русской Православной Церкви от восстановления патриаршества до наших дней, 1917–1970 / Под ред. М. В. ДАНИЛУШКИНА (СПб: Воскресение, 1997) Т. 1. 67–69.
3 См.: J. CUNNINGHAM, A Vanquished Hope: the movement for Church renewal in Russia, 1905–1906 (Crestwood, NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 1981); А. BOGOLEPOV, Church Reforms in Russia, 1905–1918 (Bridgeport, Conn.: Publications Committee of the Netropolitan Council of the Russian Orthodox Church of America, 1966).

Архиепископ Антоний (Храповицкий) и Карпатская Русь

Особенной известностью в предвоенные годы пользовался архиепископ Антоний Волынский. Он поддерживал Царя и упрекал либеральную "нецерковную" часть населения России, написав о них в 1899 г. следующие строки: "Это больше не народ, а гниющий труп, который принимает свое гниение за признак жизни, хотя на нем, или в нем, живут лишь кроты, черви и насекомые ... ибо в живом теле им было бы не найти удовлетворения своей алчности и не на чем было бы питаться" (4).

В революционную смуту 1905 г. Владыка Антоний смело высказывался за самодержавие и был видным членом патриотического "Союза русского народа", так называемых "черносотенцев". По этой причине его обвиняли в антисемитизме, на что он отвечал:

"...Неприятно говорить о себе, но если вы спросите кого-либо, близко и давно меня знающего: чем наиболее заинтересован такой-то? — то вам скажут: монашеством, преобразованием церковного управления, патриаршеством, общением с восточными церквами, борьбой с латинством, преобразованием духовной школы, созданием нового направления православного богословия, единоверием, богослужебным уставом, славянофильством, православием в Галиции... и т. д. Но никто не назовет в числе моих важнейших интересов юдофобства.

...О евреях я говорил и отпечатал поучение в 1903 году (против погромов), благодаря которому на Волыни не было в том году погромов, облетевших весь юго-западный край; в 1905 году на 6-й неделе Великого поста евреи расстреливали в Житомире портреты Государя и были за это побиты жителями предместья; за день до Вербной субботы прибыл я из Петербурга и на Страстной седмице сказал опять речь против погрома, готовившегося на первый день Пасхи. Погром этот не состоялся, и лишь после убийства еврейским наймитом популярного пристава Куярова в Фомино воскресенье, вечером, когда я выезжал из Житомира в Петербург, начались драки с евреями, которые потом говорили, что "правительство нарочно вызвало нашего архиерея в Петербург, потому что пока он в городе, нас не били"; в 1907 году я напечатал в газете, а потом брошюрою статью "Еврейский вопрос и св. Библия", которую теперь переиздаю на еврейском жаргоне. Все это, однако, не мешает либералам обо мне печатать, что я хожу с крестными ходами для возбуждения погромов. Между тем, всякие погромы прекратились на Волыни с тех пор, как образовался Почаевский Союз русского народа в 1906 году...

...Если говорят об ограничении прав (евреев. — В. М.) не из высших побуждений защиты бедных малороссов от еврейских эксплуататоров, а из ненависти к последним, то это действительно отвратительно, но если патриоты не ненавидят евреев, а любят и жалеют их, но не хотят давать рога бодливой корове, тогда это оправданно, справедливо и гуманно..." (5).

Другой главнейшей заботой Владыки Антония была защита православного населения Австро-Венгрии. Венгерское правительство и униаты всеми силами пытались помешать возвращению карпатороссов к их праотеческой православной вере.

"С унией Владыка Антоний боролся и печатным словом, и в своих проповедях не раз обращался к этой теме. Он старался всеми силами разрушить установившееся в России неправильное воззрение на унию, что это тоже Православие, только поминающее Римского папу. Он с глубокой скорбью и досадой говорил: "Они никак не могут воспринять той простой истины, что уния есть полное вступление в Римскую католическую церковь с признанием Православной Церкви схизмою, т. е. расколом, с признанием всех латинских святых и с осуждением православных святых, как пребывающих вне истинной Церкви схизматиков..."

Владыка Антоний также много потрудился, чтобы установить в русском обществе православный взгляд на католичество. В русском интеллигентном обществе и в церковных кругах в Синодальный период Русской Церкви широко распространился взгляд на католичество как на одну из ветвей христианства, которой, как учил В. С. Соловьев, к концу времен надлежит объединиться в единое христианство с другими, якобы, ветвями — Православием и протестантством, о чем будто бы и молится Св. Церковь в своих прошениях: "О благостоянии Святых Божиих Церквей и соединении всех".

Правильный взгляд на католичество, как на отпавшую ересь, был настолько поколеблен, что Св. Синод, под давлением императора Петра I и с благословения его фаворита, протестантствующего митрополита Феофана (Прокоповича), разрешил военнопленным шведам в Сибири жениться на русских девушках без обязательного перехода в Православие; вскоре эта неканоничная практика смешанных браков вошла в закон и распространилась особенно в западном крае. В своей епархии Владыка Антоний строго запрещал духовенству совершать смешанные браки.

Владыка Антоний хорошо знал, что католическое влияние в среде русского духовенства велось через духовные школы: "У нас был утрачен (правильный взгляд на католичество) потому, что те руководства, по которым мы учились в школе и которые составляют содержание нашей богословской науки, догматической и моральной, заимствованы у католиков и протестантов; у нас только опущены известные всем и осужденные церковными авторитетами прямые заблуждения инославия..."

Видя ненормальное положение церковной жизни в подъяремной Карпатской Руси, владыка Антоний обратился к вселенскому патриарху Иоакиму III с просьбой принять православных галичан и карпатороссов под свой омофор, так как Русский Синод, по политическим мотивам, не мог распространить туда свое влияние. Патриарх охотно согласился и назначил владыку Антония своим экзархом Галиции и Карпатской Руси. Галичане часто, после окончания полевых работ, несмотря на большие препятствия при переходе границы, иногда и с прямой опасностью для жизни, большими группами совершали паломничества в Почаевскую Лавру. Многие карпатороссы и галичане поступали в Волынскую Духовную Семинарию.

Под влиянием всей этих мероприятий православное движение в этих областях с каждым годом стало стихийно расширяться, что вызвало репрессии со стороны Австро-венгерского правительства, стремившегося подавить это движение. Гонения росли, и вскоре владыка вынужден был выступить в защиту гонимых христиан. В августе 1913 г. он опубликовал "Окружное послание", в котором красочно изобразил все беды и гонения православного населения западного края. Перечисляя различные случаи издевательств католиков над православными, владыка привел и такой пример стойкости гонимых и жестокости гонителей: "Девственниц, которые собрались вместе, чтобы спасать души в посте и молитве, раздели зимой, загнали в мерзлое озеро, как сорок мучеников Севастийских, после чего некоторые скоро скончались. Так мучат наших русских в Венгрии и Австрии среди бела дня в наш просвещенный век..."

Когда же начались массовые аресты и истязания православных и происходил суд над 94 православными в Сигете, владыка Антоний составил особую молитву и прошения на ектениях, которые читались во всех храмах Волынской епархии в течение всего процесса, длившегося два месяца.

Это был единственный голос в защиту гонимых, не только в России, но и во всей Европе.

Австро-венгерские политические круги, в согласии с Ватиканом, предприняли решительные меры для подавления начавшегося массового возвращения в Православие карпатороссов и галичан; они, по-видимому, предприняли дипломатические переговоры в Санкт-Петербурге, чтобы убрать главного виновника возникшего движения — владыку Антония — с Волынской кафедры.

20 мая 1914 года последовал Высочайший указ о бытии архиепископу Волынскому Антонию — архиепископом Харьковским" (6) .

Однако, там где отступаются земные вожди, вступает Царь царствующих. Первая Мiровая война, разразившаяся 19 июля 1914 г., в праздник недавно канонизированного преподобного Серафима Саровского, принесла избавление, по крайней мере, на время, от многих опасностей, возникших в предвоенные годы, с которыми боролся архиепископ Антоний. Так, вновь ожили патриотические настроения и почитание Царя, а тревога за судьбу православных христиан в Сербии превратила войну в умах многих россиян в священную борьбу в защиту Православия от воинствующего католицизма и протестантизма.

Обратимся теперь к явлению, долженствовавшему вскоре смести прочь государство и поставить Российскую Православную Церковь, а через нее и всю полноту Церкви Христовой на земле на самую грань полного разрушения, — к революции.

4 Цит. по: Н. ТАЛЬБЕРГ, История Русской Церкви (Джорданвилль, 1959) 831.
5 Письма Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого) (Джорданвилль, 1988) 37, 39.
6 Письма Блаженнейшего Митрополита Антония… 48–50.

Февральская революция

"Страшен и загадочен, — писал митрополит Анастасий, второй Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, — мрачный лик революции. Рассматриваемая со стороны своего внутреннего существа, она не вмещается в рамки истории и не может быть изучаема наряду с другими историческими фактами. Своими глубочайшими корнями она уходит за пределы пространства и времени, как это установил еще Густав ле Бон, считавший ее иррациональным явлением, в котором действуют какие-то мистические потусторонние силы.

То, что могло казаться сомнительным прежде, то стало совершенно очевидным после Русской революции.

В ней все почувствовали, как выразился один современный писатель, предельное воплощение абсолютного зла в человеческом облике; другими словами, здесь ясно обнаружилось участие диавола — этого отца лжи и древнего противника Божия, пытающегося сделать человека своим послушным богоборческим оружием" (7) .

Великие светочи веры, такие как святой Иоанн Кронштадтский, предупреждали о грядущей катастрофе. В 1907 г. епископ Андроник, будущий священномученик, писал:

"Дело не в борьбе двух режимов управления, а в борьбе между верой и неверием, между христианством и антихристианством. Древний антихристианский заговор, начавшийся от тех, которые кричали Пилату с яростью на Иисуса Христа: "Распни, распни Его! Кровь Его на нас и на чадех наших", — продолжавшийся в разных разветвлениях и тайных обществах, в XVI веке вылился в особый тайный противохристианский орден "Рыцарей Храма", а в XVIII века еще более определился в Иллюминатах, Розенкрейцерах и, наконец, во франкмасонстве слился со всемiрной иудейской организацией... А теперь, забравши силу до того, что Франция оказалась совершенно в руках масонов, оно — масонство — там уже открыто гонит христианство из жизни; в конце же концов масонство выльется в одного человека беззакония, сына погибели — Антихриста (II Сол. 2). В этом разгадка и наших самых последних свобод: цель их — погибель Христианства на Руси. Вот почему прежнее французское слово "либерал", означавшее у масонов "щедрого" жертвователя на масонские цели, а потом получившее смысл "свободолюбивого" по вопросам веры, теперь перешло уже в открытое антихристианство. В этом разгадка и той упорной борьбы за обладание школою, которая идет и в земстве, и в Государственной Думе: заберет школу либеральное течение — успех антихристианства обеспечен. Вот разгадка и сочувствия либералов всяким сектам в христианстве и нехристианским религиям. И сектанты не дремлют — принялись теперь и за малых детей... А подрастут ваши дети, попадут в университет, — там Милюков (будущий министр иностранных дел во Временном правительстве. — В. М.) и К°, также подтасовывая и обманывая, будут учить их, что наука доказала происхождение человека от обезьяны. И сделают ваших детей, действительно, зверями, с тою лишь разницею, что обезьяна — мирное и послушное животное, а эти звери — человеки будут горды, дерзки, жестоки и грязны..." (8).

Однако, первоначальная реакция Православной Церкви на революцию была молчаливой. Отречение Царя в пользу своего брата, Великого Князя Михаила Александровича, 2/15 марта 1917 г. вызвало на удивление слабый отклик, сравнительно с огромным, поистине апокалиптическим значением этого события. К сожалению, даже Святейший Синод оказался не на высоте своего положения.

Первый вопрос, на который надлежало ответить, касался легитимности нового Временного Правительства. Законы Российской Империи не дозволяли какого-либо перехода к несамодержавной, а тем более антисамодержавной форме правления. Однако, Синод не только отверг требование царского обер-прокурора Раева публично поддержать монархию, — он приветствовал отказ Великого Князя Михаила занять престол брата и не оказал никакого сопротивления, когда новый обер-прокурор князь В. Львов вынес царский трон из зала заседаний; а 9/22 марта Синод опубликовал "Обращение к верным чадам Православной Церкви", в котором говорилось, что "свершилась воля Божия", и содержался призыв к церковному народу поддержать новое правительство.

"Этот документ, появившийся в те дни, когда вся православная Россия тревожно ждала, что же скажет Церковь по поводу происшедших в стране событий, не привнес никакой ясности в церковное сознание народа. Синод не произнес ни слова об аресте Императора и даже его ни в чем не повинных детей, о кровавых расправах солдат над своими офицерами или о беспорядках, которые вели к погибели народа; он не дал религиозно-нравственной оценки революционных эксцессов, не осудил виновных. Наконец, Обращение совершенно обходило вопрос, как следует относиться к свержению и аресту Помазанника Божия, как проводить богослужения в церкви без важных молитв о благосостоянии Императорского Дома..." (9).

Однако, церковным либералам Обращение показалось явно недостаточным. Они хотели устранения не только одного Царя, но и самой идеи священной монархии. На своих заседаниях 11 и 12 марта Совет петроградского религиозно-философского общества постановил:

"Принятие Синодом акта отречения Царя от престола ... совершенно не соответствует тому огромной религиозной важности акту, которым Церковь признала Царя в священнодействии коронования помазанником Божиим.

Необходимо издать для раскрепощения народной совести и предотвращения возможности реставрации соответственный акт от лица церковной иерархии, упраздняющий силу Таинства Царского Мvропомазания, по анологии с церковными актами, упраздняющими силу Таинств Брака и Священства" (10).

Наконец, весьма немногие отказались принести новую присягу Временному правительству. Среди этих немногих был граф Павел Михайлович Граббе, который впоследствии поднял вопрос о восстановлении патриаршества на Поместном Соборе Российской Церкви, а еще несколько лет спустя удостоился мученического венца. Лишь чуть менее бескомпромиссной была позиция главного иерарха-монархиста архиепископа Антония (Храповицкого), который 5/18 марта обратился к своей харьковской пастве со следующими словами проповеди: "Когда мы получили, — сказал он, — известие об отречении от Престола Благочестивейшего Императора Николая Александровича, мы приготовились, согласно Его распоряжения, поминать Благочестивейшего Императора Михаила Александровича. Но ныне и Он отрекся и повелел повиноваться Временному правительству, а посему, и только посему, мы поминаем Временное правительство. Иначе бы никакие силы нас не заставили прекратить поминовение Царя и Царствующего Дома" (11).

Однако, когда министр иностранных дел нового правительства П. Милюков был спрошен о том, кто избрал это правительство, он ответил: "Русская революция избрала нас" (12). Но революция не может быть законной, будучи воплощением беззакония... Посему смущение совести продолжалось. Это можно видеть из письма неких православных христиан в Святейший Синод, датированном 24 июля 1917 г.: "Мы, православные христиане, усерднейше просим разъяснить нам в газете "Русское слово", что означает присяга, данная нами на верность Царю, Николаю Александровичу? У нас идут разговоры, что ежели эта присяга ничего не стоит, то ничего не будет стоить и новая присяга новому Царю (Временному правительству? — В. М.). Которая присяга должна быть милее Богу? Первая аль вторая? Потому как Царь не помер, а живой в заточении находится" (13).

Во всяком случае, Св. Синоду вскоре пришлось убедиться на собственном опыте, чту представляет из себя новое правительство. Вместо разграничения между Церковью и государством, обещанного правительством и чаемого столь многими церковными вождями, новый обер-прокурор князь Львов сразу же повел себя как новый диктатор, хуже любого из обер-прокуроров имперского периода. Как мы уже говорили, при первом же своем появлении в Синоде 4/17 марта, он начал с того, что приказал унести царский трон (он был помещен в музей). Двумя днями позже он произвел насильственное увольнение митрополита Петроградского Питирима на том основании, что последний получил кафедру благодаря Распутину. Устранение всеми почитаемого митрополита Московского Макария, апостола Алтая, потребовало несколько большего времени и личного визита в Москву самого Львова, чтобы раздуть оппозицию митрополиту в среде его клира и паствы.

Митрополит Макарий так никогда и не смирился со своим насильственным и неканоничным удалением с кафедры. Вот что он впоследствии писал обо всем Временном правительстве в целом и Львове в частности:

"Кто возвел гонение на Православную Церковь и предавал главу ее на пропятие? Кто требовал казни патриарха? Те ли, кого Дума ославила как "прислужников темных сил", кого клеймила как врагов церковной свободы?...

Нет, не они, а тот, кого Дума противополагала им, как истинного защитника Церкви, кого прочила и провела в обер-прокуроры Святейшего Синода, — член Временного правительства, ныне слуга Совнаркома — Владимiр Львов" (14).

14/27 апреля состоялась довольно напряженная встреча членов Св. Синода со Львовым по поводу незаконной передачи последним оффициального синодального органа "Церковно-общественный вестник" в руки обновленца, профессора Титлинова, который стал теперь использовать его для проповеди своего "евангелия социалистического христианства". На следующий день Львов явился в Синод во главе отряда солдат и зачитал приказ о роспуске зимней сессии Синода и отставке всех его членов, за единственным исключением архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского).

Так, немногим более чем через месяц после отречения Царя от престола, Церковь действительно оказалась в руках мiрского диктатора, который единолично устранял первых по старшинству ее архиереев во имя, якобы, "церковной свободы". Но кто же был этот архиепископ Сергий, единственный член старого Синода, которого революционные силы не захотели устранить?

Архиепископ Сергий (род. 1867 г.) был, возможно, самым влиятельным из ученых академических епископов после своего учителя архиепископа Антония (Храповицкого). Благодаря своей эрудиции и общеизвестной "широте" взглядов, он играл весьма активную роль в деятельности Общества за воссоединение Православной и Англиканской церквей. Симпатии к западным течениям мысли выразились также в его активном участии в деятельности религиозно-философского общества и в его сочувствии к социал-революционерам. Так, когда в 1906 г. был расстрелян революционер Петр Шмидт, архиепископ Сергий, бывший в то время ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии, отслужил панихиду на его могиле; он также предоставил убежище в своем архиерейском доме в Выборге революционерам Михаилу Новорусскому и Николаю Морозову. Не удивительно, что с таковыми своими симпатиями он не был любим Царской Фамилией: в 1915 году Императрица писала Императору, что Сергий "должен покинуть Синод" (15).

Не удивительно поэтому, что архиепископ Сергий был среди тех, кто приветствовал Февральскую революцию, хотя, как мы видели, было много и других архиереев и священников, чья реакция на события была такой же. Более того, он был одним из двух членов Синода, которые поддержали передачу Львовым оффициального органа "Церковно-общественный вестник" в руки Титлинова. Б. В. Титлинов в то время был профессором Петроградской Академии, в которой архиепископ Сергий являлся ректором, и они тесно сотрудничали друг с другом, вдохновляясь одними и теми же либеральными взглядами. Архиепископ (впоследствии патриарх) Тихон протестовал против этой передачи, и слишком малое количество подписей в ее поддержку делало ее незаконной. Львов, однако, в своем рвении отдать этот важный церковный орган в руки либералов, совершенно игнорировал незаконность этого акта и вручил издание Титлинову (16).

На заседании 14/27 апреля архиепископ Сергий вдруг изменил курс и согласился с остальными архиереями в осуждении незаконной передачи. Однако, Львов понял, что это был лишь тактический маневр. Потому-то он не включил Сергия в число изгнанных им из Синода архиереев. Он думал, что Сергий будет оставаться его послушной марионеткой в деле проводимой ми революции в Церкви. И не ошибся.

29 апреля / 12 мая новый Синод, возглавленный архиепископом Сергием, принял Обращение к Церкви, касавшееся установления принципа выборности епископата, подготовки к Собору и образования Предсоборного Совещания. Это Обращение и стало началом революции в Церкви. Революционным было то, что по всей стране принцип выбора при участии мiрян заменял собою преобладавшую до того систему "монархического епископата". Почти во всех епархиях Епархиальные собрания избрали особые "епархиальные советы" или комитеты, составленные из духовенства и мiрян, с целью ограничить власть епископа. Применение принципа выборности почти по всем церковным должностям, от приходских вакансий до архиерейских кафедр, привело к устранению некоторых архиереев с их кафедр и избранию на их место новых.

Хотя эта революционная волна и приводилась в действие явно антицерковным в сущности своей духом, но промыслом Божиим она привела, наряду с вредными, и к некоторым полезным для Церкви переменам. Так, видный монархист архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий), вынужденный было уйти на покой, был восстановлен на своей кафедре по требованию народа. Также, архиепископ Литовский Тихон (Беллавин) был избран митрополитом Московским, архиепископ Вениамин (Казанский) стал митрополитом Петроградским, а архиепископ Сергий — митрополитом Владимiрским (17).

С 1 по 7 июня в Москве прошел Всероссийский Съезд духовенства и мiрян в составе 800 представителей от всех епархий. Съезд этот носил обновленческий характер; и при том, что во главе Предсоборного Совещания стоял архиепископ Сергий, казалось, что Всероссийский Собор, все приготовления к которому были уже завершены, окончательно запечатлеет разрыв с дореволюционным прошлым и приведет Российскую Церковь в основное русло церковной жизни ХХ столетия, под которым либералам виделось на деле ее протестантизация. Но этого не произошло.

7 Беседы с собственным сердцем (Белград, 1935) [репринт: Троицкий православный русский календарь на 1998 г. (Джорданвилль)] 123.
8 Епископ АНДРОНИК, Русский гражданский строй жизни перед судом христианина (Фрязино, 1995) 24–25.
9 История Русской Православной Церкви... 1917–1970... 88.
10 Цит. по: Т. ГРОЯН, Царю Небесному и земному верный (М.: Паломник, 1996) CXLII. Курсив Т. Гроян.
11 Письма Блаженнейшего Митрополита Антония... 57. Ср.: В. АНТОНОВ, 1917 год: Архиепископ Антоний и февралисты // Возвращение. № 2 (6) (1994) 25.
12 Цит. по: Г. М. КАТКОВ, Февральская революция (Париж: ИМКА-Пресс, 1984) 370.
13 Цит. по: ГРОЯН, Царю Небесному и земному верный... CXXII–CXXIII.
14 ГРОЯН, Царю Небесному и земному верный... CLXXXIV. Епископ ГРИГОРИЙ (ГРАББЕ) называл Львова "не вполне нормальным фантазером" (Русская Церковь перед лицом господствующего зла (Джорданвилль, 1991) 4).
15 А. ПАРЯЕВ, Митрополит Сергий Страгородский: неизвестная биография // Суздальские епархиальные ведомости. № 1 (Сентябрь, 1997) 12–15.
16 См.: К восьмидесятилетию избрания Святейшего Патриарха Тихона на Священном Соборе Российской Церкви 1917–18 гг. // Суздальские епархиальные ведомости. № 2 (Ноябрь, 1997) 19.
17 Избиратели во Владимiре перед тем отвергли всех кандидатов, выказывавших до революции монархические или "реакционные" настроения. Так что либерал Сергий был для них единственным кандидатом на избрание. См.: ПАРЯЕВ, Митрополит Сергий Страгородский...

Московский Собор 1917–1918 годов

Церковный Собор, первый в истории Русской Церкви после 1667 г., собрался в храме Христа Спасителя в Москве 15/28 августа. Этот Собор, созванный под влиянием наплыва революционных настроений в Церкви, состоял из 564-х делегатов, из которых 350 были мiрянами.

В начале казалось, что очень и очень мало кто из делегатов понимает все апокалиптическое значение переживаемых событий. Революционные настроения преобладали, и многие сопротивлялись одному из главнейших пунктов повестки дня — восстановлению патриаршества — на том основании, что это было реакционной, монархической мерой. Парадоксально, но лишь когда в октябре к власти пришли большевики, на Соборе стал преобладать иной дух.

Один из делегатов, митрополит Западноевропейский Евлогий, так описывал эту перемену: "Русская жизнь в те дни представляла собою море, взбаламученное революционной бурей. Церковная жизнь пришла в расстройство. Облик Собора, по пестроте состава, непримиримости, враждебности течений и настроений, поначалу вызывал тревогу, печалил, даже казался жутким... Некоторых членов Собора уже захватила волна революции. Интеллигенция, крестьяне, рабочие и профессора неудержимо тянули влево. Среди духовенства тоже были разные элементы. Некоторые из них оказались теми "левыми" участниками предыдущего революционного Московского епархиального съезда, которые стояли за всестороннюю "модернизацию" церковной жизни. Отсутствие единства, разброд, недовольство, даже взаимное недоверие... — вот состояние Собора в начале. Но — о, чудо Божие! — постепенно все стало изменяться... Толпа, затронутая революцией, соприкоснувшаяся с ее темной стихией, стала перерождаться в некое гармоническое целое, внешне упорядоченное, а внутренне солидарное. Люди становились мирными, серьезными работниками, начинали по-иному чувствовать, по-иному смотреть на вещи. Этот процесс молитвенного перерождения был очевиден для всякого внимательного глаза, ощутим для каждого соборного деятеля. Дух мира, обновления и единодушия поднимал всех нас..." (18).

Собор заседал больше года, до сентября 1918 г. Таким образом, он совпал с наиболее важными событиями русской истории: войной с Германией, падением Временного правительства и большевицким переворотом, разгоном Учредительного Собрания и началом Гражданской войны. О всех этих событиях Собор мог делать заявления, выражавшие мнение верующей России. Реально, при отсутствии какого-либо другого представительного собрания, это был голос России, во всяком случае — той значительной части ее населения, которая не была охвачена революционным безумием. Что же касается большевиков, чьи декреты относительно Церкви либо не принимались во внимание, либо открыто нарушались Собором, то они не предпринимали каких-либо серьезных попыток прервать его деятельность.

Значение этого Собора для понимания и оценки нынешнего состояния Русской Церкви невозможно переоценить. Он авторитетно высказался почти о всех главных вопросах, разделяющих русских православных христиан на протяжении последующих восьмидесяти лет. Рассмотрим же каждый из них.

I. Избрание патриарха

Первым важным деянием Собора было избрание и интронизация патриарха, который, согласно второму постановлению от 4 ноября, должен возглавлять церковное управление и "является первым среди равных ему епископов", но в то же время "вместе с органами церковного управления подотчетен Собору". Этот важный первый шаг к восстановлению канонического порядка в Церкви был в принципе одобрен Царем в 1905 г., но затем был отложен. И в начале Собора он встретил некоторое сопротивление, которое, однако, постепенно угасло в течение осени, и 31 октября, через шесть дней после большевицкого переворота, три кандидата были избраны всем Собором — епископами, клиром и мiрянами. Это были: архиепископ Антоний Харьковский, митрополит Арсений Новгородский и митрополит Тихон Московский. 5 ноября был брошен жребий, кому из троих быть патриархом, и он пал на митрополита Тихона, который и был надлежащим образом интронизирован 21 ноября в Кремлевском Успенском соборе под звуки ружейной пальбы, доносившиеся с московских улиц. Так исполнилось пожелание, высказанное одним из крестьянских депутатов на Соборе: "У нас нет больше Царя, нет отца, которого бы мы любили. Синод любить невозможно; а потому мы, крестьяне, хотим патриарха".

Согласно новому уставу Российской Церкви, принятому на Соборе, высшим ее органом являлся Священный Всероссийский Собор, состоящий из архиереев, духовенства и мiрян, который должен быть периодически созываем патриархом, но которому сам патриарх подотчетен. Между соборами патриарх управляет Церковью с помощью двух постоянных учреждений: Архиерейского Синода и Высшего Церковного Совета. Вопросы, относящиеся к богословию, церковной дисциплине и управлению, были прерогативой Архиерейского Синода, тогда как секулярно-юридические, касающиеся благотворительности и других церковно-общественных отношений вопросы должны были быть прерогативой Высшего Церковного Совета.

25 января 1918 г. был замучен большевиками митрополит Владимiр Киевский — первая крупная жертва их гонения на Церковь.

Эта трагедия заставила всех всерьез задуматься о том, что будет, случись патриарху пострадать тоже; и в тот же день Собор издал резолюцию, которой патриарху поручалось назвать имена трех лиц, которые могли бы стать патриаршими местоблюстителями в случае его смерти до выборов нового патриарха. Имена эти должны были держаться в секрете, и они действительно были преданы огласке лишь после смерти патриарха в 1925 г., когда его завещание (пересмотренное им к концу 1924 г.) было прочитано в присутствии шестидесяти архиереев: "В случае Нашей кончины Наши патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового патриарха, предоставляем временно Высокопреосвященному митрополиту Кириллу (Смирнову). В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означенных прав и обязанностей таковые переходят к Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу (Преображенскому). Если же и сему митрополиту не представится возможность осуществить это, то Наши патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященнейшему Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому". Поскольку митрополиты Кирилл и Агафангел оба к моменту смерти патриарха были в ссылке, то патриаршим местоблюстителем стал митрополит Петр.

Выбор патриархом Тихоном митрополита Петра явно оказался вдохновением свыше, хотя во время Собора он не был хорошо известен, и его молниеносная карьера вызывала у ряда архиереев некоторые подозрения. Как отмечает Л. Регельсон, "первосвятительскую власть в Русской Церкви после смерти патриарха Тихона удалось сохранить лишь благодаря тому, что одним из своих местоблюстителей патриарх Тихон избрал в 1918 г. будущего митрополита Петра, который в момент избрания был всего лишь синодальным служащим! Многих архиереев изумляла и смущала его дальнейшая стремительная "карьера", в течение шести лет превратившая его в митрополита Крутицкого и Коломенского... Но именно благодаря необычайности своей судьбы он оказался единственным избранником патриарха (фактически, избранником Собора, по доверию к патриарху), оставленным на свободе к моменту смерти патриарха Тихона. Трудно даже предположить, как сложилась бы и без того трагическая судьба Русской Церкви, если бы мудрый замысел Собора и патриарха не был осуществлен в жизни" (19).

II. Отношение к советской власти

Собор отказался признать законность советской власти. Так, когда на следующий день после переворота Ленин национализировал всю землю, сделав незаконной собственность Церкви и приходских священников, и когда в последующие месяцы были изданы декреты, национализировавшие все церковные школы, секуляризировавшие регистрацию рождений, смертей, браков и разводов, прекратившие финансовую помощь на нужды религиозных культов и на зарплату священникам и преподавателям Закона Божия и запретившие церквям и другим религиозным организациям владение собственностью, Церковь не замедлила откликнуться. 11 ноября Собор адресовал верным послание, часть кото- рого посвящена полному отрицанию большевицкого режима: "Открыто проповедуется борьба против веры Христовой, противление всякой святыне и самопревозношение против всего, называемого Богом (II Фес. 2:4)... Но не может никакое земное царство держаться на безбожии: оно гибнет от внутренней распри и партийных раздоров. Посему и рушится Держава Российская от этого беснующегося безбожия... Для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует родины и ее святыни. Они становятся изменниками Родины, которые чинят неслыханное предательство России и верных союзников наших. Но, к нашему несчастью, доселе не родилось еще власти воистину народной, достойной получить благословение Церкви Православной. И не явится она на Русской земле, пока со скорбною молитвою и слезным покаянием не обратимся мы к Тому, без Кого всуе трудятся зиждущие град" (20).

Определение Собора от 2 декабря "О правовом положении Православной Российской Церкви" продолжает заявлять о правовом статусе Православной Церкви как государственной Церкви России. Оно постановляет, с одной стороны, что государство не может издавать какие-либо законы, касающиеся Церкви, без соглашения с нею и, с другой стороны, что все постановления и указания Православной Церкви, поскольку они прямо не противоречат государственным законам, должны быть признаваемы государством имеющими юридическую силу. Церковные праздники должны оставаться государственными, богохульство и попытки совращения членов Церкви к отпадению от нее должны оставаться вне закона, а церковные школы всех уровней должны признаваться государством наравне с секулярными. Из этого определения совершенно ясно, что Церкви предстояло идти своим собственным путем, вполне игнорируя так называемые "власти".

Власти же вскоре начали свое дело. 19 января А. Коллонтай, народный комиссар Общественного благосостояния, послала отряд матросов занять Александро-Невскую Лавру в Петрограде, чтобы обратить ее в приют для инвалидов войны. Их встретили разгневанные толпы богомольцев, и в завязавшейся стычке одни священник, о. Петр Скипетров, был застрелен. Как считает О. Фиджес (21), Ленин еще не был готов к конфронтации с Церковью, но действия Коллонтай придали ему уверенности, и он решил издать свой известный Декрет об отделении Церкви от государства.

Однако 19 января патриарх Тихон, предупредив декрет, издал свою знаменитую анафему против большевиков. Значение этой анафемы состоит не столько в отлучении самих большевиков (все, кто отрицает Бога, подлежат анафеме, то есть отлучению от Бога, по самому факту этого отрицания), сколько в повелении верным: "Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: "Измите злаго от вас самех" (I Кор. 5:13)". Иными словами, правительство нужно рассматривать не только как отступников от Бога (что и так очевидно), но также и как не имеющее никакого морального авторитета и вовсе никакого права требовать себе послушания, — подход, какого Церковь не имела ни к одному правительству на всем протяжении своей истории. Послание оканчивается призывом к защите Церкви, если это потребуется. Ибо врата адовы не одолеют ей (Мф. 16:18) (22).

Некоторые пытаются доказать, что этот указ анафематствует не советскую власть как таковую, а только тех, кто создавал беспорядки и творил святотатство в отношении Церкви в разных частях страны. Однако выдвигающие эти аргументы оставляют без внимания ряд фактов. Первое — что сам патриарх в своих заявлениях от 3/16 июня и 18 июня / 1 июля 1923 г. раскаивался именно в своем "анафематствовании советской власти" (23). Второе — что даже если указ формально не анафематствовал советскую власть как таковую, тем не менее, поскольку советская власть санкционировала и вдохновляла акты надругательства и святотатства, верные на деле призывались не иметь с ней ничего общего. И третье, что в своем Послании Совету народных комиссаров, написанном 25 октября / 7 ноября, по поводу первой годовщины Октябрьской революции, патриарх мягко, но вполне очевидно подтвердил свое непризнание советской власти, сказав: "Не наше дело судить о земной власти; всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя Наше благословение, если бы она воистину явилась "Божиим слугой" на благо подчиненных и была "страшна не для добрых дел, а для злых" (Рим. 13:3). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних и истребление невинных, простираем Мы Наше слово увещания..." (24).Иначе говоря, патриарх отказался признать советскую власть законной в том значении этого слова, какое вкладывал в него св. Павел.

Но, возможно, самым важным из всего этого было то, что когда патриарший указ был 22 января зачитан на Соборе, он был с энтузиазмом одобрен в таких выражениях, которые не оставляли сомнения, что Собор понял патриарха в смысле анафематствования им советской власти.

Это соборное одобрение имело даже большее значение, чем сама патриаршая анафема, и совершенно ясно повелевало верным иметь возможно более враждебное отношение к большевикам: "Патриарх Московский и всея России в послании возлюбленным о Господе архипастырям, пастырям и всем верным чадам Православной Церкви Христовой обнажил меч духовный против извергов рода человеческого — большевиков и предал их анафеме. Глава Православной Церкви Российской заклинает всех верных чад ее не вступать с этими извергами в какое-либо общение. Они за свое дело сатанинское прокляты и в сей жизни и в будущей. Православные! Святейшему патриарху дано право вязать и решить, по слову Спасителя нашего... Не губите же душ ваших, прекратите общение с сатанинскими слугами — большевиками. Родители, если дети ваши — большевики, требуйте властно, чтобы отреклись они от заблуждений своих, чтобы принесли покаяние в вечном грехе, а если не послушают вас, отрекитесь от них. Жены, если мужья ваши — большевики и упорствуют в служении сатане, уйдите от мужей ваших, спасите себя и детей от заразы, губящий душу. Не может быть у православного христианина общения с слугами дьявола... Покайтесь, горячей молитвой призовите помощь Господа Сил и отряхните с себя "руку чужих" — исконных врагов веры Христовой, объявивших себя самозванно "народной властью". И если вы не послушаете Церкви, будете не сынами ее, а участниками жестокого дела, сатанинского, творимого явными и тайными врагами Христовой истины... Дерзайте! Не медлите! Не губите души своей, не предавайте ее дьяволу и его приспешникам" (25).

Хотя, как мы уже сказали, в истории не было прецедента, чтобы Поместная Церковь анафематствовала бы правительство, но бывали случаи, когда отдельные святители не только отказывались молиться за политического лидера, но в действительности молились против него. Так в IV в. святитель Василий Великий молился о поражении Юлиана Отступника, и по его молитвам отступник был убит, как это было открыто Богом святому отшельнику Иулиану Месопотамскому. Этот и другие примеры показывают, что хотя принцип власти как таковой — от Бога (Рим. 13:1), но конкретные власти или правители часто бывают не от Бога, а лишь попущены Им, в каковых случаях Церковь должна призвать к сопротивлению им из лояльности к Самому Богу (26).

23 января большевики выпустили свой "Декрет о свободе совести". Это было яростное нападение большевиков на целостность Церкви; ибо этот декрет запрещал религиозным организациям владеть собственностью, собирать пожертвования, организовываться в иерархические структуры и преподавать вероучение лицам моложе восемнадцати лет. Так что на деле это был далеко не указ в пользу свободы совести, а, скорее, как это было подмечено Собором, свободы от совести, для оправдания повсеместного разграбления церквей и убийств, зачастую самых зверских (27). Этот декрет вызвал у членов Собора бурную реакцию. Так, один из них воскликнул: "Мы свергли Царя и подчинились евреям!" А другой сказал: "Единственное спасение для русского народа — это мудрый православный русский Царь!" (28).

Собор призвал верных к защите церковного имущества, и вскоре стали поступать известия о толпах народа, препятствовавших чиновникам и солдатам, назначенным исполнять декрет. Несколько сотен тысяч человек прошли в Петрограде крестным ходом в знак протеста. Секция Собора, назначенная сделать доклад об этом декрете, внесла следующие предложения:

"Лица, держащие в своих руках государственную власть, дерзко пытаются разрушить само существование Православной Церкви. С целью осуществления этого сатанинского замысла, Совет Народных Комиссаров издал декрет об отделении Церкви от государства, который узаконил открытое гонение не только на Православную Церковь, но и на все остальные религиозные общины христианские или нехристианские. Не гнушаясь ложью, враги Христовы мошеннически прикрываются видимостью дарования посредством его религиозной свободы.

Приветствуя всякое реальное расширение свободы совести, Собор в то же время подчеркивает, что посредством вышеупомянутого декрета свобода Православной Церкви, равно как и других религиозных организаций и обществ в целом, сводится на нет. Под предлогом "отделения Церкви от государства", Совет Народных Комиссаров стремится сделать невозможным само существование церквей, церковных организаций и духовенства.

Под видом передачи церковной собственности, указанный декрет стремится уничтожить самую возможности совершения богослужения. Он гласит, что "никакое церковное или религиозное объединение не имеет права владения собственностью", и что "все имущество существующих церковных и религиозных объединений в России объявляется достоянием народа". Тем самым православные церкви и монастыри, где покоятся мощи святых, чтимых всеми православными людьми, становятся общей собственностью всех граждан безотносительно к их вероисповедным различиям — христиан, иудеев, мусульман и язычников, а святыни, предназначенные для богослужения, т. е. Св. Крест, Св. Евангелие, Священные сосуды, св. чудотворные иконы находятся в распоряжении государственных властей, которые могут разрешить или не разрешить (как им захочется) приходам их использовать.

Пусть же поймут русские люди, что они (власти) хотят лишить их храмов Божиих с их святынями! Как скоро вся собственность церквей изъята, то невозможно предложить им какую-либо помощь, ибо, по мысли декрета, все пожертвованное подлежит изъятию. Поддержка монастырей, церквей и духовенства также становится невозможной.

Но это не все: вследствие конфискации книгопечатен, для Церкви невозможно независимо издавать Св. Евангелие, также как и другие священные и богослужебные книги в требуемой чистоте и подлинности.

Подобным же образом декрет затрагивает и пастырей Церкви. Утверждая, что "никто не может отказываться исполнять свои гражданские обязанности под предлогом религиозных взглядов", он тем самым принуждает их к несению воинской службы, запрещенной для них 83-м Апостольским Правилом. В то же время служители алтаря устранены от народного образования. Само преподавание Закона Божия не только в государственных, но даже и в частных школах не разрешается; подобным образом и все богословские учебные заведения обречены на закрытие. Церковь тем самым лишается возможности давать образование своим пастырям.

Заявляя, что "государственные функции тех или иных общественно-юридических учреждений не должны сопровождаться какими-либо религиозными обрядами или церемониями", декрет тем самым святотатственно разрывает все связи правительства со святынями веры.

На основании всех вышеупомянутых соображений, Священный Собор определяет:

1. Декрет, изданный Советом Народных Комиссаров относительно отделения Церкви от государства, представляет собой под видом закона, объявляющего свободу совести, злонамеренное покушение на жизнь Православной Церкви и является актом открытого гонения.

2. Всякое участие, будь то в распространении столь несправедливого к Церкви закона или же в попытках его практического осуществления, не согласуется с членством в Православной Церкви и подвергает всех виновных, принадлежащих к православной общине, тягчайшим прещениям, вплоть до отлучения от Церкви (согласно 73-му Правилу Святых Апостол и 13-му правилу Седьмого Вселенского Собора)" (29).

Эти рекомендации были затем приняты Собором и стали оффициальным ответом Российской Церкви на декрет.

В том же духе 15 апреля Собор издал следующий указ: "Священнослужители, служащие в антицерковных организациях, также как и те, кто приводит в исполнение враждебные Церкви декреты о свободе совести и другие подобные акты, подлежат запрещению в священнослужении и, в случае нераскаянности, лишению сана" (30).

Так, через декреты советского государства и ответные постановления Православной Церкви, установилось состояние открытой вражды между двумя этими институтами. Как мы однако увидим, Церковь придерживалась этой бескомпромиссной позиции лишь в течение немногих последующих лет...

III. Прославление новых Мучеников и Исповедников

31 марта (ст. ст.) в церкви Московской Духовной Семинарии была совершена заупокойная литургия по убиенным за веру и Церковь Православную. А 5 апреля, в постановлении "О мероприятиях, вызываемых происходящими гонениями на Православную Церковь", Собор постановил:

"1. Установить возношение в храмах за Богослужением особых прошений о гонимых ныне за Православную Веру и Церковь и скончавших жизнь свою Исповедниках и Мучениках.

2. Совершить торжественные моления: а) поминальное об упокоении со святыми усопших и б) благодарственное о спасении оставшихся в живых.

3. Установить во всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января или в следующий за сим воскресный день (вечером) всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений Исповедников и Мучеников.

4. Устроить в понедельник второй седмицы по Пасхе во всех приходах, где были скончавшие жизнь свою за Веру и Церковь Исповедники и Мученики, крестные ходы к местам их погребения, где совершить торжественные панихиды с прославлением в слове священной их памяти".

Этим постановлением безоговорочно осуждается подход советизированной Московской патриархии, которая на протяжении десятилетий заявляла, что новые мученики и исповедники были "политическими преступниками" и достойны скорее осмеяния, чем прославления. Хотя, начиная с 1989 г., патриархия стала канонизировать некоторых наименее "проблематичных" мучеников, ни Царственные Мученики, ни мученики Катакомбной Церкви еще не канонизированы. Зато прославлены некоторые "мученики", явно подчинившиеся антихристовой власти (31). Так что постановления Собора 1918 г. по этому вопросу сохраняют свою силу и значимость.

18 Цит. по: N. ZERNOV, The 1917 Council of the Russian Orthodox Church // Religion in Communist Lands. Vol. 6, no. 1 (1978) 21 [Оригинал: Митрополит ЕВЛОГИЙ (ГЕОРГИЕВСКИЙ), Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия, изложенные Т. Манухиной (М., 19942) (Материалы по истории Церкви. Кн. 3) 273. — Ред.]
19 РЕГЕЛЬСОН, Трагедия Русской Церкви... 67.
20 Цит. по: ZERNOV, The 1917 Council... 24.
21 O. FIGES, A People’s Tragedy (London: Pimlico, 1997) 528.
22 РЕГЕЛЬСОН, Трагедия Русской Церкви... 225–226.
23 М. Е. ГУБОНИН, Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве Высшей церковной власти, 1917–1943 (М.: Изд-во Свято-Тихоновского Богословского Института, 1994) 280, 286.
24 Там же. 151.
25 Из собрания Центрального государственного архива Октябрьской революции: листовка без выходных данных, под № 1011 // Наука и религия. № 4 (1989).
26 В. А. КОНОВАЛОВ, Отношение Христианства к советской власти (Монреаль, 1936) 35.
27 I. ANDREYEV, The Catacomb Church in the Soviet Union // Orthodox Life (March-April, 1951).
28 Деяния Русского Всезаграничного Церковного Собора в Сремских Карловцах (Сремские Карловцы, 1922) 159.*
29 Деяния Русского Всезаграничного Церковного Собора… 177–179.*
30 Богословский вестник. № 1/2 (1993) 217.
31 См. замечания по этому поводу о. Олега Орешкина в статье: Иерей Олег отвечает на вопросы редакции // Православная Русь. № 23 (1452) (1/14 декабря 1991) 7. Прим. ред.: МП канонизировала "Собор новомучеников" (куда вошло и много сергиан) вместе с Царственными мучениками на своем "юбилейном соборе" 2000 года; подробнее об этом см.: Т. СЕНИНА, "И вы исполните меру отцов ваших..." О канонизации МП Новомучеников и Исповедников Российских // Вертоградъ-Информ. № 9–10 (66–67) (2000) 27–41.

Убийство Царя

В 1922 г. митрополит Киевский Антоний (Храповицкий) сказал: "Если Собор в чем провинился, то разве в том, что он не высказал с достаточной силою осуждения революции 1917 года и низвержения Государя. Кто же будет отрицать, что февральская революция была столь же богоборческой, сколько и противомонархической? Кто может осуждать большевицкое движение и в то же время одобрять Временное правительство?" (32)

Временное правительство вряд ли было менее виновно, чем большевики, ибо именно оно свергло Царя, что и привело к ниспровержению всего остального.

Ибо, как сказал свт. Иоанн (Максимович): "Иначе быть не могло. Был свержен тот, кто объединял все, стоя на страже Истины" (33). Поэтому за убийство Царя и его семьи 4/17 июля 1918 г. ответственны не только большевики, но и весь народ, который прямо или косвенно сопричастен к нему. Вот как это объясняет свт. Иоанн:

"Все цареубийства в российской истории совершались некими кликами, а не народом. Когда был убит Павел I, народ даже не знал об этом, а когда узнал, то в течение многих последующих лет приносил к его гробу свои молитвы и сожаление. Убийство Александра II вызвало в России бурю негодования, которая способствовала укреплению нравственных сил народа, что стало очевидным в царствование Александра III. Народ был неповинен в крови Царя-Освободителя. Здесь же народ, вся русская нация, повинен в пролитой крови своего Царя. Одни участвовали в убийстве, другие, заслуживающие не меньшего порицания, одобряли его, тогда как остальные не сделали ничего для того, чтобы его предотвратить. Все виновны, и поистине должны мы сказать: "Кровь его на нас и на чадех наших" (Мф. 27:25)..." (34).

Узнав о случившемся, патриарх немедленно осудил убийство. Он уже вызвал ранее гнев правительства, послав заключенному Царю свое благословение, а теперь он отслужил по нему панихиду, благословив архиереев и священников последовать его примеру. Затем в Казанском соборе он произнес следующие слова: "Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил это..." (35).

Как-то вскоре после убийства Царя, некоторые члены Собора стали убеждать патриарха уехать за границу, чтобы избежать царской участи. "Побег патриарха, — ответил его Святейшество, — сыграл бы на руку врагам Церкви. Пусть делают со мной, что хотят".

26 июля / 8 августа 1918 г. в обращении "Ко всем верным чадам Православной Российской Церкви" патриарх сказал:

"Грех разжег повсюду пламень страстей, вражду и злобу, и брат восстал на брата, тюрьмы наполнились узниками, земля упивается неповинной кровью, проливаемою братскою рукою, оскверняется насилием, грабежами, блудом и всякою нечистотою.

Из того же ядовитого источника греха вышел великий соблазн чувственных земных благ, которыми и прельстился наш народ, забыв об едином на потребу.

Мы не отвергли этого искушения, как отверг его Христос Спаситель в пустыне. Мы захотели создать рай на земле, но без Бога и Его святых заветов. Бог же поругаем не бывает. И вот мы алчем, жаждем и наготуем на земле, благословенной обильными дарами природы, и печать проклятия легла на самый народный труд и на все начинания рук наших.

Грех, тяжкий, нераскаянный грех вызвал сатану из бездны, извергающего ныне хулу на Господа и Христа Его и воздвигающего открытое гонение на Церковь..." (36).

Это обращение в выражениях близких к тем, которые использовал Великий Инквизитор у Достоевского, характеризует социализм как отвергнутое Христом в пустыне искушение претворить камни в хлебы. Вместо того, чтобы искать рай на небе и с Богом через исполнение Его заповедей, социалисты "захотели создать рай на земле, но без Бога и Его святых заповедей". Результатом был ад в этой жизни и, как гласит текст анафемы, "огнь геенский в жизни будущей".

Некоторое время спустя это обращение вызвало критику в адрес патриарха и Собора со стороны графа Олсуфьева и протоиерея Владимiра Востокова, а в недавнее время от Виктора Аксючица (37).по поводу того, что сущность социализма, как антихристианской ереси едва ли была здесь затронута. Вот что сказал о. Владимiр:

"С этой трибуны, перед лицом просветителя Руси, святого князя Владимiра, я свидетельствую моею священнической совестью, что русский народ обманут, и что до сего времени никто не сказал ему всей правды. Здесь так много было сказано об ужасах, навлеченных на страну большевизмом. Но что такое большевизм? — естественное и логическое развитие социализма. А социализм — это то антихристианское движение, которое в конечном счете производит большевизм как высшую ступень своего развития и которое порождает те явления, совершенно противные принципам христианской аскетики, которые мы сейчас переживаем.

К сожалению, многие из наших профессоров и писателей нарядили социализм в красивые одежды, называя его близким к христианству, и тем самым они вместе с революционными агитаторами ввели необразованных людей в заблуждение. Отцы и братия! Каких плодов ждали мы от социализма, когда мы не только не боролись с ним, но даже временами и защищали его, или почти всегда стыдливо молчали перед лицом его распространения? Мы должны верой служить Церкви и спасти страну от разрушительных тенденций, а для этого необходимо сказать истину людям без промедления, говоря им, чту социализм несет в себе, и куда он ведет.

Мы все, начиная с Вашего Святейшества и кончая мною, последним членом Собора, должны преклонить колена пред Богом и молить Его простить нас за попустительство росту в стране вредных учений и насилия. Лишь после искреннего всенародного покаяния страна будет умиротворена и возрождена. И Бог дарует нам Свою милость и благодать. Но если мы продолжим лишь анафематствовать без покаяния, без объявления людям истины, то они справедливо скажут нам: вы тоже виноваты в том, что страна вовлечена в это преступление, которому теперь звучит анафема; вы своим малодушием допустили развитие зла и медлили назвать факты и явления государственной жизни их настоящими именами!

Мы все должны объединиться в одну христианскую семью под знамением Святаго и Животворящего Креста и под водительством Святейшего патриарха, чтобы сказать, что социализм, который как бы призывает людей к братству, есть явно антихристианское и злое явление..." (38).

Принципиальная непримиримость между социализмом и христианством никогда не вызывала сомнения у "апостолов" социализма. Так, Маркс и Энгельс писали: "Мы беспощадны и не просим пощады у вас. Когда придет наш черед, мы не будем прикрывать терроризм лицемерными фразами". Маркс назвал религию "опиумом для народа", а Ленин — "духовной сивухой". Ленин писал, что "всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость, ...самая гнусная зараза" (39). В 1918 г. он сказал Красину: "Место Бога займет электричество. Пусть крестьянин молится электричеству; он почувствует силу центральных властей больше, чем небесную" (40). Александр Солженицын по этому поводу писал: "В философской системе и в психологическом стержне Маркса и Ленина ненависть к Богу — главный движущий импульс, первее всех политических и экономических притязаний. Воинствующий атеизм — это не деталь, не периферия, не побочное следствие коммунистической политики, но главный винт ее" (41).

То, что воинствующий атеизм был центральным винтом марксизма-ленинизма, стало вполне очевидно в последующие семьдесят лет советской жизни. Однако и в самый первый год об этом было уже ясно заявлено, особенно через убийство Царя и его Семьи. Раз своим отречением от престола за себя и за своего сына Царь уже отказался от любых притязаний на власть, то его убийство не имело уже в виду политических выгод, а было чистым проявлением злобы. Это было попрание символа старой теократии представителями новой сатанократии, вызов сатаны Богу. И как вся трагедия русских людей в последующие годы заключалась в том, что они уготовали путь для этого сатанинского акта разрушения русской теократии и содействовали ему, так и единственная реальная надежда на их возрождение ныне заключается в их покаянии в этом...

32 Церковность или политика? // Православная Русь. № 9 (1558) (1/14 мая 1996) 4.
33 Слово перед панихидой по Царю-Мученику // Архиепископ Иоанн, архипастырь, молитвенник, подвижник (Сан-Франциско, 1991) 125. Ср. у архиепископа СЕРАФИМА (СОБОЛЕВА): "Нет нужды говорить, сколь ужасным "касанием" Помазанника Божия является свержение Царя его подданными. Здесь преступление данной Богом заповеди достигает высшей ст дии преступности; вот почему это влечет за собой разрушение самого государства" (Русская идеология (СПб., 1995) 50–51). Итак, поскольку это неповиновение народа заставило Царя отречься от престола и неизбежно привело к его смерти, то, по слову архиепископа АВЕРКИЯ, "все мы, православные русские люди, так или иначе, в большей или меньшей степени виновны в том, что допущено было на нашей русской земле такое страшное злодеяние" (Истинное Православие и современный мир (Джорданвилль—Нью-Йорк: Свято-Троицкий монастырь, 1971) 166).
34 Цит. по: Orthodox America (June, 1987) 10–11.
35 ГУБОНИН, Акты... 143.
36 РЕГЕЛЬСОН, Трагедия Русской Церкви... 52.
37 См.: В. АКСЮЧИЦ, 70 лет Вавилонского пленения // Вестник Русского Христианского Движения. № 152 (1988).
38 Цит. по: В объятиях семиглавого змия (Монреаль, 1984) 22–23.*
39 В. И. ЛЕНИН, Письмо Горькому (1913) // В. И. ЛЕНИН, Собрание сочинений (1926-1932) Т. 17. 81–86. Ср.: С. Г. ПУШКАРЕВ, Ленин и Россия (Франкфурт, 1986). См. также: R. WURMBRAND, Was Karl Marx a Satanist? (Diane books, 1978).
40 С. И. ЛИБЕРМАН, Народный комиссар Красин // Новый журнал. № 7 (1944) 309. Цитпо: D. VOLKOGONSKY, Lenin (London: Harper Collins, 1994) 372.
41 А. СОЛЖЕНИЦЫН, Речь при вручении премии за религиозный прогресс, 1983 // Русская Мысль. № 3465 (19 мая 1983) 6.

Патриарх и комиссары

Могучий дух Московского Собора продолжал проявляться в заявлениях патриарха, когда Церковь вступила во второй год советской власти. В своем послании Совету Народных Комиссаров по случаю первой годовщины октябрьской революции он писал: "...К вам, употребляющим власть на преследование ближних и истребление невинных, простираем Мы Наше слово увещания: отпразднуйте годовщину вашего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани, а иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк. 11:50), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. 26:52)" (42).

Ввиду такого враждебного отношения к советской власти, вполне логично было бы ожидать от патриарха благословения усилий белых армий освободить Россию от большевицкой тирании. Однако, он не сделал этого (43)и в октябре 1919 г. велел духовенству стоять в стороне от политики и повиноваться советским властям в той степени, в какой их требования не "противны вере и благочестию". В самом деле, после осужденияимиСоборомпредательскогоБрестскогомиравмарте 1918 г., патриарх никогда больше не сделал ничего такого, что можно было бы расценить как политическое выступление или вмешательство в политическую жизнь страны.

Причину этого следует усматривать в последних решениях Собора от 2/15 августа 1918 г., подтвердивших отказ Церкви от вмешательства в политику. Каждый член Церкви свободен участвовать в политической деятельности сообразно велению своей христианской совести. Но никто не имеет права принуждать церковными мерами (все равно, прямыми или косвенными) другого члена Церкви примыкать к какому-либо политическому направлению. Как подчеркивает Николай Зернов, "патриарх, епископы и мiряне могли иметь собственные политические мнения и симпатии, но никто из них не был вправе связывать Церковь как организацию с какой бы то ни было политической партией или системой" (44).

Разумеется, это постановление не противоречит ни антибольшевицкой анафеме января 1918 г., ни любым последующим мерам, предпринятым для защиты Церкви. Постановление диктовалось тем простым фактом, что епархии Русской Церкви теперь, по существу, находились в нескольких различных государствах: и в Советской России, и на территории России, занятой белыми, и на территории, относившейся к немецкой сфере влияния. Православное учение проповедует послушание любой законной власти; Церковь этим постановлением, в сущности, узаконивала право своих членов занимать, допустим, антисоветскую политическую позицию на территориях, занятых белыми, но не оказывать прямого сопротивления советским властям. (Аналогичнаяситуациявозниклавовремярусско-японскойвойны1904–1905 гг., когда православный архиепископ Японии Николай /Касаткин/ рекомендовал японским православным священникам в пределах своей епархии молиться о победе японской армии, хотя он, будучи русским, сам лично не мог этого делать).

Другой причиной, по которой патриарх не благословил белогвардейцев, могло быть пророческое предчувствие их поражения. Ибо, как сказал о белых один святой старец, "дух не тот". Слишком многие белые вожди имели целью не восстановление Святой Руси, а возвращение своих поместий, или созыв Учредительного Собрания, или еще что-нибудь не духовное.

В 1922 г. митрополит Киевский Антоний (Храповицкий) подтвердил этот вердикт: "Кто же будет отрицать, что февральская революция была столь же богоборческой, сколько и противомонархической? Кто может осуждать большевицкое движение и в то же время одобрять Временное правительство?

К сожалению, благороднейший и благочестивейший вождь той армии слушал тех негодных и чуждых России советников, которые сидели в его особом совещании и погубили дело. Русскому народу, настоящему народу, верующему и подвизающемуся, ему голой формулы — единая и неделимая Россия — не надо. Ему не надо России не то христианской, не то безверной, не то царской, не то господской (как он всегда будет понимать республику); ему нужно сочетание трех дорогих слов — за Веру, Царя и Отечество. Более всего ему нужно первое слово, как руководящее всею государственною жизнью; второе слово ему нужно, как ограждение и охранение первого, а третье — как носительница первых слов, и только" (45).

Так, одним из главных последствий свержения Царя явилось то, что Церковь, не находя реальной поддержки своих целей ни в одной из пост-имперских политических партий или движений, почувствовала, что не может благословить антибольшевицкие силы. Не то чтобы Церковь не содействовала отвержению большевицкой системы; она считала своим долгом выразить свое неприятие этой системы, основанной на философской теории диалектического материализма и нападавшей на Христа и Православную веру. Но антибольшевизм сам по себе еще не является положительным идеалом; и лишь то, что является подлинно положительным и духовным, может привлечь благословение Божие и Его Церкви.

Таким образом, не было противоречия между политически нейтральным августовским постановлением Собора и антисоветским октябрьским посланием патриарха. Тем не менее, поскольку в первом не было сказано прямо об антихристианской природе большевизма, то в оборонительном укреплении Церкви образовалась брешь, которой тут же воспользовались ее враги, как в политических, так и в клерикальных кругах. Поэтому антисоветские заявления патриарха были истолкованы как политиканство, а его отказ благословить белые армии — как благословение советского государства. На самом деле ни Собор, ни патриарх (в своих подлинных заявлениях, в отличие от фальшивки, опубликованной в 1925 г. после его смерти) никогда не благословляли и не признавали законной советскую власть, что явилось основной причиной того, почему советская власть никогда не признавала законной Церковь, пока Церковь пребывала верной постановлениям Собора. И даже еслиодноизболеепозднихзаявленийпатриарха,его"раскаяние" 1923 г., сделанное под сильнейшим давлением, можно расценить как косвенное признание советского государства, то все равное его нельзя считать имеющим обязательное значение для верующих, ибо, согласно учению Православной Церкви, ни один человек, хотя бы и самый выдающийся, не может считаться непогрешимым.

Для тех, кого Собор и патриарх не могут убедить, существует еще более красноречивое свидетельство антихристианской сущности большевизма: антицерковный террор во время гражданской войны и сразу же после нее. Одни материальные потери Церкви были чудовищны. Так, к началу 1921 г., согласно данным Большакова, из 1026 монастырей 637 были ликвидированы. Но людские потери ошеломляют еще более. Только в 1918–1919 гг., согласно данным Эрмхарта, были убиты 28 епископов и 1414 священников; а концу 1922 г., согласно данным Шумилина, были казнены два миллиона мiрян (46). В одном только Петрограде было расстреляно 550 человек духовенства и монашествующих всякого чина за период с 1917 по 1922 г. (47).

Эти цифры подтверждают истинность утверждения Владимiра Русака о том, что отношение большевиков к Церкви не зависело от законодательства. "Насилие, штыки и пули — таковы были инструменты "идеологической" борьбы большевиков с Церковью" (48) .

В то же самое время, Ленин считал ислам своим союзником в распространении мiровой революции в странах Востока и не преследовал католиков и протестантов (49).

42 ГУБОНИН, Акты... 151–153.
43 Но, по замечанию о. Стефана Красовицкого, Патриарх, хотя и не благословил Добровольческую Армию Деникина на Юге России, послал свое благословение адмиралу Колчаку в Сибирь. См.: Священник СТЕФАН КРАСОВИЦКИЙ, Ответ апологету коммунистической идеологии // Православная Русь. № 1553 (15/28 февраля 1996) 15.
44 ZERNOV, The 1917 Council... 19.
45 Церковность или политика?... 4
46 A. GUSTAVSON, The Catacomb Church (Jordanville, 1960) 19.
47 А. ЛАТЫШЕВ, Провести беспощадный массовый террор против попов // Аргументы и факты. № 26 (1996).
48 Протодиакон ВЛАДИМIР РУСАК, Свидетельство обвинения (Джорданвилль–Нью-Йорк: Свято-Троицкий монастырь, 1986) 19.
49 См.: ЛАТЫШЕВ, Провести беспощадный массовый террор...

Церковь и голод в Поволжье

И все же прямая физическая атака на Церковь не удалась, и после упразднения всякой вооруженной и политической оппозиции Компартии после Гражданской войны Церковь осталась единственной значимой антикоммунистической силой в стране. Вследствие этого большевики были вынуждены вести борьбу гораздо более глубокого идеологического содержания и, даже больше того, более научную, чем прежде.

Так, уже в декабре 1920 г. Т. Самсонов, глава секретного отдела ЧК, предтечи КГБ, писал Дзержинскому: "Коммунизм и религия взаимно исключают друг друга... Никакими средствами, кроме этого (ЧК. — В. М.), религию не разрушить. В своих планах деморализации церкви ЧК недавно сфокусировало свое внимание на рядовом священстве. Только через них, посредством долгой, интенсивной и кропотливой работы, мы сможем совершенно подорвать и разоружить церковь" (50). В том же месяце Дзержинский писал Лацису: "Мое мнение таково, что церковь распадается, и мы должны помочь этому процессу, но мы никоим образом не должны восстанавливать ее в обновленческом виде. Вот почему церковной политикой разъединения должна заниматься ЧК и никто иной. Официальные и полуофициальные отношения партии с попами нежелательны. Мы рассчитываем на коммунизм, а не на религию. Этот маневр может осуществляться только ЧК с единственной целью деморализации попов" (51).

На майском съезде партии в 1921 г. Ленин поддержал резолюцию, призывавшую к замене религиозного мiровоззрения "гармоничной коммунистической научной системой, охватывающей и отвечающей на вопросы, на которые крестьянские и рабочие массы тщетно искали ответы в религии". Результатом была приостановка работы существовавших до того времени "дилетантских" антирелигиозных комиссий (выражение Ленина) и их замена Комиссией по отделению Церкви от государства при Политбюро, проработавшей под руководством еврея Емельяна Ярославского до 1929 г., очевидной целью которой было уничтожение всякой религии. Важность этой Комиссии в глазах большевиков наглядно иллюстрировалась крайней степенью секретности, окутывавшей ее протоколы, а также активным в ней участием в то или иное время всех высших партийных лидеров. Стратегия Комиссии непосредственно определялась сначала Лениным, а затем Сталиным (52).

Важным аспектом этой стратегии была тактика "разделяй и властвуй". Ибо, хотя физические методы воздействия и продолжали применяться, большевики сознавали, что такой грозный враг, как Церковь, неодолим одними физическими атаками, и что нужны более тонкие методы, включая вербовку агентов из числа духовенства и создание расколов в церковной среде. Так, уже в 1921 г., как видно из протоколов секретного отдела ЧК, Троцкий обсуждал вопрос вербовки духовенства за деньги, чтобы оно доносило на себя и других церковников и предотвращало антибольшевицкую агитацию относительно, например, закрытия монастырей (53).

Однако, первую возможность нанести серьезный ущерб Церкви предоставил большевикам голод 1921–22 гг. в Поволжье.

"В конце гражданской войны, — пишет Солженицын, — как ее естественное последствие, разразился небывалый голод в Поволжье... В. Г. Короленко в "Письмах к Луначарскому" объясняет нам повальное выголаживание и обнищание страны: это — от падения всякой производительности (трудовые руки заняты оружием) и от падения крестьянского доверия и надежды хоть малую долю урожая оставить себе. Да когда-нибудь кто-нибудь подсчитает и те многомесячные многовагонные продовольственные поставки по Брестскому миру — из России, лишившейся языка протеста, и даже из областей будущего голода — в кайзеровскую Германию, довоевывающую на Западе.

Прямая и короткая причинная цепочка: потому поволжане ели своих детей, что большевики захватили силою власть и вызвали гражданскую войну.

Но гениальность политика в том, чтоб извлечь успех и из народной беды. Это озарением приходит — ведь три шара ложатся в лузы одним ударом: пусть попы и накормят теперь Поволжье! ведь они — христиане, они — добренькие!

1) Откажут — и весь голод переложим на них, и церковь разгромим;

2) согласятся — выметем храмы;

3) и во всех случаях пополним валютный запас.

Да вероятно догадка была навеяна действиями самой Церкви. Как показывает патриарх Тихон, еще в августе 1921 г., в начале голода, Церковь создала епархиальные и всероссийские комитеты для помощи голодающим, начали сбор денег. Но допустить прямую помощь от Церкви и голодающему в рот значило подорвать диктатуру пролетариата. Комитеты запретили, а деньги отобрали в казну. Патриарх обращался за помощью и к папе Римскому, и к архиепископу Кентерберийскому, — но и тут оборвали его, разъяснив, что вести переговоры с иностранцами уполномочена только советская власть. Да и не из чего раздувать тревогу: писали газеты, что власть имеет все средства справиться с голодом и сама.

А на Поволжье ели траву, подметки и грызли дверные косяки. И наконец в декабре 1921 Помгол (государственный комитет помощи голодающим) предложил Церкви: пожертвовать для голодающих церковные ценности — не все, но не имеющие богослужебного канонического употребления. Патриарх согласился, Помгол составил инструкцию: все пожертвования — только добровольно! 19 февраля 1922 патриарх выпустил послание: разрешить приходским советам жертвовать предметы, не имеющие богослужебного значения.

И так все опять могло распылиться в компромиссе, обволакивающем пролетарскую волю.

Мысль — удар молнии! Мысль — декрет! Декрет ВЦИК 26 февраля: изъять из храмов все ценности — для голодающих!" (54).

Этот декрет аннулировал добровольный характер пожертвований и ставил духовенство в положение соучастников святотатства.

С целью разрешить недоумения верных, 28 февраля патриарх издал следующий указ: "Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство — мiряне отлучением от Нее, священнослужители — извержением из сана (73-е правило Апостольское, 10-е правило Двукратного Собора)" (55).

Хотя патриарх и не пошел на все требования большевиков, этот указ, тем не менее, означал первую большую уступку, сделанную Церковью советской власти. И не кто иной, как святой старец Нектарий Оптинский сказал об этом: "Смотрите, патриарх дал приказ отдать из церквей все ценности, но ведь они принадлежат Церкви!" (56).Как мы увидим, это привело не только к разграблению церквей и смерти многих священнослужителей и мiрян, но также, косвенно, и к возникновению обновленческого раскола.

Под руководством Троцкого, но с одобрения всего Политбюро (Ленин, Молотов, Каменев и Сталин), большевики приступили к действию. В начале марта Троцкий сформировал "совершенно секретную" комиссию по руководству изъятием. 11 марта он писал членам Политбюро: "Эта комиссия должна в секретном порядке подготовить одновременно политическую, организационную и техническую сторону дела. Фактическое изъятие должно уже начаться с марта месяца и затем закончиться в кратчайший срок... Повторяю: комиссия эта — совершенно секретная. Формально изъятие в Москве будет проходить по прямым указаниям Центрального комитета Помгола... Наша стратегия в целом должна преследовать цель раскола в духовенстве по конкретному вопросу изъятия ценностей из церквей. Поскольку вопрос это — жгучий, то и раскол на этом основании может и должен получить весьма острый характер, и та часть духовенства, которая поддержит изъятие и поможет ему, больше не сможет вернуться в клику патриарха Тихона. Поэтому я предлагаю, чтобы блок, составленный из этой части духовенства, был временно принят в Помгол, особенно поскольку необходимо устранить всякое подозрение и сомнение в отношении того, что изъятие ценностей из церквей пойдет на нужды голодающих" (57).

13 марта предложение Троцкого было принято; и более того, как пишет Григорий Равич, "было предписано действовать с максимальной жестокостью, не останавливаясь ни перед чем, включая казни на месте (то есть, без суда и следствия), вызов в случае необходимости особых (читай — карательных) частей красной армии, разгон и расстрел демонстраций, допросы с применением пыток и т. д. В состав комиссии, которая буквально ураганом пронеслась по России, сметая (лучше сказать — выметая) все на своем пути, вошли, кроме Троцкого, Сапронов, Уншлихт, Медведь, Самойлов-Землячка" (58).

Вскоре начались столкновения с верующими, сопротивлявшимися конфискации церковных ценностей. О 1414 случаях таких столкновений было сообщено в оффициальной прессе. Первая стычка произошла в городе Шуя 15 марта. Пять христиан были убиты и пятнадцать ранены, в результате чего открылся процесс, на котором два священника и мiрянин были осуждены и казнены. В 1921–1923 гг. 2691 человек белого духовенства, 1962 монаха, 3447 монахинь и неизвестное число мiрян были убиты под предлогом сопротивления разграблению церковных ценностей по всей стране (59).

19 марта, по случаю беспорядков в Шуе, Ленин послал в Политбюро длинное письмо с пометкой "Строго секретно. Копий не снимать":

"Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно тех, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.

Нам во что бы то не стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей. Без этого никакая государственная работа вообще и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы.

Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена полностью. Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше" (60).

Относительно патриарха, однако, Ленин сказал: "Я думаю, нам целесообразно не трогать самого патриарха Тихона, хотя он несомненно возглавляет весь этот рабовладельческий бунт. Касательно его следует дать секретную директиву ГПУ, чтобы все связи этой личности были тщательно и скрупулезно отслежены и выявлены, особенно в настоящий момент..."

Ленин хотел, чтобы во главе антицерковной кампании стоял Троцкий; "но ему не следует никогда и ни при каких обстоятельствах высказываться (на эту тему. — В. М.) в печати или перед публикой или любым иным образом". Возможно, это предписывалось, как предполагает Ричард Пайпс, "с целью избежать слухов, будто кампания была еврейским заговором против христианства" (61), поскольку Троцкий был евреем.

Троцкий, вдобавок к тому, что стоял во главе секретной комиссии по изъятию ценностей, возглавлял еще и комиссию по их реализации. И в своей записке от 23 марта, представленной на сессию этой комиссии, он писал: "Для нас важнее выручить пятьдесят миллионов в 1922–23 гг. за определенную массу ценностей, чем надеяться на семьдесят пять миллионов в 1923–24. Успех пролетарской революции только в одной из крупных стран Европы положит конец спросу на ценности... Вывод: мы должны торопиться сколько возможно..." (62).

Если основной целью большевиков были деньги для их чисто политических целей, тогда они проиграли самым жалким образом — цена конфискованных церковных ценностей составила всего около полутора миллионов долларов (63), тогда как Бухарин признавал, что на пропаганду во время голода в Поволжье они затратили около 14 миллионов долларов. И во всяком случае, большевики уже имели в своих руках бриллианты короны Российской Империи стоимостью в миллиард рублей золотом и бриллианты из кремлевского музея стоимостью в триста миллионов золотых рублей — гораздо больше рыночной стоимости церковных ценностей (64). Но даже если их основным мотивом было на самом деле стремление разрушить Церковь, то и тогда они проиграли: Церковь стала духовно даже сильнее, пройдя через это огненное искушение.

Однако, это дало счастливый шанс внутренним врагам Церкви — еретикам-обновленцам.

50 Цит. по: E. RADZINSKY, Stalin (New York: Doubleday, 1996) 244.
51 Цит. по: Прот. ВЛАДИСЛАВ ЦЫПИН, Обновленчество. Раскол и его предыстория // Православная беседа. № 3 (1994) 31.
52 См.: С. САВЕЛЬЕВ, Бог и комиссары // Религия и демократия / Изд. А. Р. БЕССМЕРТНЫЙ, С. Б. ФИЛАТОВ (М.: Прогресс, 1993) 164–216.
53 Н. А., Не бо врагом Твоим тайну повем // Вестник Германской Епархии Русской Православной Церкви Заграницей. № 1 (1992) 17. Ср.: ГРАББЕ, Русская Церковь перед лицом господствующего зла (Джорданвилль, 1991) 42.
54 А. СОЛЖЕНИЦЫН, Архипелаг ГУЛАГ (М.: Советский писатель, 1989) Т. 1. 337–339.
55 Цит. по: Мученики Шуйские // Вестник Русского Христианского Движения 170 (1994) 182.
56 Matushka EVGENIA RYMARENKO, Remеmbrances of Optina Staretz Hieroschemamonk Nektary // Orthodox Life. Vol. 36, № 3 (May–June 1986) 39.
57 Н. А., Не бо врагом Твоим тайну повем… 184–185. См. также: Г. РАВИЧ, Ограбленный Христос, или Бриллианты для диктатуры пролетариата // Час Пик. № 18 (1991) 24.
58 РАВИЧ, Ограбленный Христос... 24–25.
59 Там же. 26. По другим данным, антицерковная кампания стоила жизни 28-ми епископам и 1215-ти священникам, — всего было убито более 8000 человек по всей России. См.: PIPES, Russia under the Bolshevik Regime... 355.
60 В. И. ЛЕНИН, Полное Собрание сочинений. Т. 45. 666. Цит. по: Вестник Русского Христианского Движения. № 94 (1990) 54–60. См. также: РЕГЕЛЬСОН, Трагедия Русской Церкви... 314.
61 PIPES, Russia under the Bolshevik Regime... 155. Эта же точка зрения изложена в: Д. ВОЛКОГОНОВ, Триумф и трагедия (М.: Новости, 1989) Кн. 2, ч. 1. 380.
62 Мученики Шуйские... 190.
63 По другим данным, между 4 и 10 миллионами долларов. См.: PIPES, Russia under the Bolshevik Regime... 355.
64 Ibid. 355.

Заговор против патриарха

Идея устроить раскол в церковной иерархии появилась, кажется, в 1921 г. у Луначарского, который с начала 1900-х гг. занимался развитием более утонченного, не столь грубо конфронтационного подхода к проблеме устранения религии (65). Затем она была заново подхвачена Троцким в начале 1922 г. (66).То, что большевики планировали использовать внутренних врагов Церкви одновременно с усилением внешнего давления через конфискацию ее ценностей, явствует из проекта, представленного Троцким сессии Политбюро, на которой присутствовали Каменев, Сталин и Молотов 20 марта / 2 апреля.

Там стояло: "Агитация не должна быть связанной с борьбой против религии и Церкви, но должна всецело быть направлена на помощь голодающим" (пункт 5); "мы должны взять решительную инициативу в создании раскола среди духовенства, беря священников, которые выступают в поддержку принимаемых советской властью мер, под защиту государственной власти" (пункт 6); "наша агитация и агитация лояльного к нам духовенства ни в коем случае не должны смешиваться", но коммунисты должны обращаться к "значительной части духовенства", выступающей против бесчеловечности и алчности "князей Церкви" (пункт 7); необходим шпионаж, "чтобы гарантировать полное знание всего, что происходит в различных группах духовенства, верующих и т. д." (пункт 8); вопрос должен быть сформулирован правильно: "лучше всего начать с нескольких церквей, руководимых лояльным священством, а если таких церквей не существует, тогда с наиболее значительных церквей после тщательной подготовки" (пункт 9); "представителям лояльного духовенства должно быть разрешено регистрироваться в провинциях и в центре, после того как население будет должным образом проинформировано о том, что они будут иметь все возможности проверить, что ни одна часть церковного достояния не идет куда-либо, кроме как на помощь голодающим" (пункт 13). В действительности же, согласно секретной инструкции, все церковные ценности, изъятые у "врагов советской власти", должны были быть переданы не в Помгол или голодающим, а в финансовое управление ОГПУ (67).

Большевики рассчитывали, что модернистская или "обновленческая" группировка, существовавшая в Русской Церкви, обеспечит их "лояльным" духовенством. Уже в революционные 1905 и 1917 гг. будущие обновленцы вылезли на поверхность с длинным списком требований модернистских реформ в Церкви, а в марте 1918 г. профессор Титлинов, ставший позднее одним из главных идеологов обновленчества, основал в Петрограде газету, раскритиковавшую патриаршее анафематствование советской власти (68). Но чтобы захватить власть в Церкви, заговорщикам пришлось ждать до весны 1922 г., когда и патриарх Тихон, и митрополит Вениамин оба были в тюрьме в связи с конфискацией церковных ценностей.

Духовный уровень обновленцев или "Живой церкви", как называлась их главная фракция, можно оценить, исходя из карьеры их, возможно, самого умеренного лидера, епископа Антонина (Грановского). В революцию 1905 г. он был для Церкви до такой степени бельмом в глазу, что Святейший Синод отправил его на покой. После этого он отказался поминать имя Царя за богослужениями, а в 1907 г. даже объявил царский режим сатанинским. В 1921 г. он был вновь отстранен от служения патриархом Тихоном за самовольные новшества в богослужении. В 1922 г. он принял приглашение советских властей стать членом Помгола, и в том же 1922 г. он выступил свидетелем со стороны правительства в суде над пятьюдесятью четырьмя шуйскими христианами, сопротивлявшимися конфискации церковных ценностей.

Но даже Грановский характеризовал своих со-заговорщиков как "сточную канаву Православной Церкви", как жаждущих власти священников, преследующих свои классовые интересы, восставших против епископов и монахов (69). И действительно, этот антимонашеский уклон вместе с их социализмом был одной из главных отличительных черт обновленцев — "протестантов восточного обряда", как назвал их о. Георгий Флоровский (70). Так, например, Титлинов писал, что главной задачей "Живой церкви" было "освободить церковную жизнь от влияния монашеского епископата и передать управление церковными делами в руки белого духовенства" (71).

Так советская власть оправдала свои расчеты, если не в чем другом, так в этом, по слову Е. Лопешанской, "на классически марксистские "внутренние противоречия" и "классовую борьбу", которая, согласно ее идеологии, необходимо должна возникать повсюду, — в том числе и в Церкви, между черным и белым духовенством, между архиереями и священниками из-за церковных доходов" (72 ).

Первые залпы этой битвы прогремели в Петрограде, который был оплотом обновленчества, также как и большевицкой революции. Согласно А. Левитину и В. Шаврову, инициатива исходила от тамошнего партийного босса, Зиновьева, который намекнул протоиерею Александру Введенскому, что его группа может оказаться подходящей для возможного конкордата между государством и Церковью. Тогда Введенский объединился с протоиереем Владимiром Красницким и епископом Антонином (Грановским) в заговоре по свержению патриарха.

В то время патриаршую Церковь в Петрограде возглавлял митрополит Вениамин, который сумел придти к соглашению с местными властями о добровольной передаче церковных ценностей. Эти власти, очевидно, еще не вполне понимали, что реальной целью советского декрета была не помощь голодающим, а разрушение Церкви. Однако, посовещавшись с центральными властями, петроградские пересмотрели свое соглашение с митрополитом.

После этого в "Петроградской Правде" от 24 марта появилось письмо за подписью двенадцати лиц, включая будущих обновленческих лидеров Красницкого, Введенского, Белкова, Боярского и других. В нем авторы защищали мероприятия советского правительства и отмежевывались от остального духовенства. Последнее весьма отрицательно отреагировало на это письмо на собрании, во время которого Введенский произнес наглую и угрожающую речь. Митрополит сумел, однако, в конце концов угасить страсти, так что было решено вступить в новые переговоры с властями, вести которые было поручено Введенскому и Боярскому. Они продолжали добиваться соглашения, по которому оставшуюся часть церковных ценностей было бы позволено возместить деньгами.

Стяжав себе через это некоторое доверие и укрепив отношения с советскими властями, группа обновленцев приступила к захвату власти во всей Церкви, воспользовавшись чрезвычайными трудностями, которые испытывал патриарх в Москве.

Ибо патриарх, кроме своего пребывания под домашним арестом с 19 марта, был еще вызван в качестве свидетеля защиты на процесс пятидесяти четырех. Стараясь спасти обвиняемых, он взял всю ответственность на себя (73). И на одном из заседаний он выразил сущность отношений между Церковью и государством.

Председатель: — Законы, существующие в государстве, вы считаете для себя обязательными или нет?

Патриарх: — Да, признаю, поскольку они не противоречат правилам благочестия.

Солженицын замечает: "Все бы так отвечали! Другая была б наша история!" (74).

65 Ibid. 338.
66 Ibid. 359.
67 Н. А., Не бо врагом Твоим тайну повем... 17.
68 ГРАББЕ, Русская Церковь перед лицом господствующего зла... 32.
69 См.: J. SWAN, A Biography of Patriarch Tikhon (Jordanwille–N.-Y.: Holy Trinity Monastery, 1964). См. также: D. POSPIELOVSKY, The Russian Church under the Soviet Regime, 1917–1982 (Crestwood–N.-Y.: St. Vladimir’s Seminary Press, 1982) Vol. 1. 55, 54.
70 Цит. по: POSPIELOVSKY, The Russian Church under the Soviet Regime... 45.
71 Цит. по: ГРАББЕ, Русская Церковь перед лицом господствующего зла… 32.
72 Е. ЛОПЕШАНСКАЯ, Епископы-Исповедники (Сан-Франциско, 1971) 68.
73 ГРАББЕ, Русская Церковь перед лицом господствующего зла... 31, 32.
74 СОЛЖЕНИЦЫН, Архипелаг ГУЛАГ... Т. 1. 342. Полный текст допроса Патриарха на суде см.: ГУБОНИН, Акты... 195–212.

Русская Церковь в изгнании

Чтобы лучше понимать дальнейшее развитие заговора против патриарха, следует обратиться к событиям, происходившим за пределами России, в частности, к истории той части Русской Церкви, которая оказалась в рассеянии.

"ЗаграничнаячастьРусскойПравославнойЦеркви,—пишет А. Ф. Трасковский, — до образования РПЦЗ уже имела свою довольно долгую историю. В Западной Европе русские православные храмы строились, начиная с XVIII века, при российских посольствах и св. местах, часто посещавшихся россиянами, приезжавшими за рубеж. На Востоке, благодаря миссионерской деятельности Русской Православной Церкви, были созданы миссии в Китае и Японии, ставшие позднее епархиями, а также миссия в Иерусалиме. Распространение Православия на Аляске и в Северной Америке также привело к созданию епархии. В "Положении о созыве Заграничного Собрания Российских Церквей" указано по состоянию на 1921 г. пятнадцать заграничных округов, где имелись русские епископы, и четырнадцать заграничных районов, где имелись русские православные приходы, но не были поставлены епископы. В числе округов указаны: Северная Америка, Япония, Китай, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Германия, Франция, Италия, Сербия, Болгария, Турция и Дальний Восток. В числе районов — Швеция, Дания, Нидерланды, Бельгия, Испания, Англия, Швейцария, Чехия, Венгрия, Австрия, Румыния, Палестина, Греция и город Бизерта в Тунисе. Все заграничные миссии, приходы и епархии находились в каноническом подчинении Высшей церковной власти России — до восстановления в 1917 г. патриаршества в подчинении у Святейшего правительственного Синода, а после стали подчиняться Святейшему патриарху. Но вот, вслед за революцией, в России началась гражданская война и анархия. Со стороны большевиков против Церкви начались преследования. Большинство заграничных миссий и епархий оказались либо лишенными возможности нормального сообщения с высшей церковной властью России, либо такое сообщение было крайне затруднено. Более того, в самой России многие епархии оказались отрезанными линией фронта от руководства в лице Святейшего патриарха Тихона (Беллавина). После поражения Белой армии за рубеж хлынул огромный поток эмигрантов, среди которых было немало представителей духовенства, включая епископов и митрополитов. На плечи зарубежных клириков и эмигрировавшего духовенства легла забота о духовном окормлении огромной русской диаспоры. Вот в какой ситуации оказалась заграничная часть русской Православной Церкви накануне образования Зарубежной Церкви.

Какова предыстория Русской Зарубежной Церкви? Свое начало она берет еще в 1919 г. в России. В мае 1919 г. в Ставрополе состоялся Южно-Русский Церковный Собор во главе со старейшим на Юге России Ставропольским архиепископом Агафодором. В Соборе участвовали все находившиеся на территории Добровольческой армии епископы, члены Всероссийского Церковного Собора и по четыре человека от каждого епархиального совета. На Соборе было образовано высшее Церковное Управление Юга России (ВЦУ Юга России), в состав которого вошли: в должности председателя архиепископ Новочеркасский Митрофан, в должности товарища председателя архиепископ Таврический Димитрий, а также протопресвитер о. Г. Шавельский, протоиерей А. П. Рождественский, граф В. В. Мусин-Пушкин и профессор богословия П. В. Верховский. В ноябре 1919 г. Высшее Церковное Управление возглавил прибывший из Киева митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий).

Целью создания ВЦУ являлась организация руководства церковной жизнью на территории Добровольческой армии, ввиду затрудненности для патриарха Тихона управлять епархиями, оказавшимися за линиями фронта. Несколько раньше, в ноябре 1918 г., в Сибири было создано аналогичное Временное Высшее Церковное Управление во главе с архиепископом Омским Сильвестром. Позднее часть подчинявшегося этому ВЦУ духовенства, эмигрировав после разгрома колчаковской армии, вошла в состав китайских епархий Русской Православной Церкви. ВЦУ Юга России, так же как и сибирское, несмотря на самоуправление, тем не менее находилось в каноническом подчинении Святейшему патриарху Тихону, и таким образом сохранялось церковное единство.

После поражения войск Деникина, глава ВЦУ Юга России митрополит Антоний (Храповицкий) весной 1920 г. эвакуировался из Новороссийска в Константинополь, а потом некоторое время находился в Афонском монастыре, однако в сентябре 1920 г., по приглашению генерала Врангеля, вернулся в Россию, в Крым, где продолжил свою работу. Окончательная эвакуация ВЦУ Юга России произошла в ноябре 1920 г., вместе с остатками врангелевской армии. На пароходе "Александр Михайлович" из Крыма в Константинополь отправилось руководство ВЦУ и большое количество простых священников.

Прибыв в Константинополь, как указывает в "Жизнеописании митрополита Антония..." архиепископ Никон (Рклицкий), митрополит Антоний "первоначально считал, что отныне всякая деятельность русского Высшего Церковного Управления должна быть закончена, и все попечение о духовном устроении русских православных людей должна взять на себя Константинопольская Церковь и Поместные Православные Церкви, в пределах которых окажутся русские православные люди". Однако, как вскоре выяснилось, осуществление такого варианта было крайне затруднительно, ввиду того что огромные массы русских беженцев не знали языка и обычаев тех стран, куда они попали, и окормление такой большой паствы иноязычными священниками (например, греческими) было весьма проблематично. Кроме того, осталось бы не у дел эмигрировавшее многочисленное русское духовенство, которому было вполне под силу справиться с вышеуказанной задачей. Поэтому было решено продолжить деятельность Высшего Церковного Управления.

Для выработки плана дальнейших действий 19 ноября 1920 г. было проведено первое заседание ВЦУ вне пределов России... Митрополит Дорофей (75)дал свое согласие, и ВЦУ Юга России было преобразовано в Высшее Церковное Управление Заграницей.

Буквально на следующий день после вышеупомянутого заседания, 20 ноября 1920 г., в Москве произошло событие, имевшее для Русской Зарубежной Церкви чрезвычайное значение, — Святейший патриарх Тихон принял постановление № 362 о самоуправлении церковных епархий на случай разрыва связей между теми или иными епархиями и Святейшим патриархом, по внешним, не зависящим от них причинам (имелись в виду война или репрессии со стороны властей). Вот главное содержание этого указа:

"По благословению Святейшего Патриарха, Священный Синод и Высший Церковный Совет, в соединенном присутствии, имели суждение о необходимости... преподать епархиальным архиереям... указания на случай разобщения епархий с высшим церковным управлением или прекращения деятельности последнего...

2. В случае, если епархия, вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т. п., окажется вне всякого общения с высшим церковным управлением или само высшее церковное управление во главе со Святейшим Патриархом почему-либо прекратит свою деятельность, епархиальный архиерей немедленно входит в сношение с архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях (в виде ли временного высшего церковного правительства, или митрополичьего округа, или еще иначе).

3. Попечение об организации высшей церковной власти для целой группы оказавшихся в положении, указанном в п. 2, епархий, составляет непременный долг старейшего в означенной группе по сану архиерея..."

Этот мудрый указ Святейшего патриарха Тихона, принятый в условиях антицерковного террора, через полгода после принятия, при помощи епископа Нерчинского Мелетия был доставлен зарубежным епископам и послужил каноническим основанием для образования Русской Зарубежной Церкви, так как эмигрантское духовенство оказалось в положении, соответствующем пп. 2 и 3 этого указа.

Тем временем, ВЦУ в Константинополе продолжало разработку плана дальнейших действий. На заседаниях 19–21 апреля 1921 г. было решено созвать "Собрание представителей Русской Православной Церкви Заграницей для объединения, урегулирования и оживления церковной деятельности за границей", впоследствии переименованное в "Русский Заграничный Церковный Собор", известный также в литературе как Карловацкий Собор. Вскоре, по приглашению патриарха Сербского Димитрия, ВЦУ во главе с митрополитом Антонием переехало в Сремские Карловцы, в Сербию — братскую страну, ставшую на долгие годы надежным пристанищем для руководства Зарубежной Церкви" (76).

Заграничный Собор, первая сессия которого открылась 8/21 ноября 1921 г., призвал Генуэзскую конференцию отказаться от признания большевицкого режима, поддержать его противников и восстановить династию Романовых. В оправдание этого призыва, вызвавшего ярость большевиков и понимаемого многими как опасное уклонение в политику, первоиерарх Русской Церкви в изгнании, митрополит Киевский Антоний (Храповицкий) сказал: "Если под политикой понимать все, что касается жизни народа, начиная с правового положения Церкви в государстве, тогда церковное руководство и церковные соборы должны участвовать в политической жизни, и с этой точки зрения определять требования, предъявляемые к ней. Так, святитель Гермоген положил жизнь за это, сперва требуя, чтобы народ был лоялен Царю Василию Шуйскому, а когда поляки заключили его в тюрьму, он требовал избрания Царем Михаила Романова. В настоящее время пути политической жизни народа разошлись в разных направлениях гораздо более определенным образом: некоторых — в позитивном направлении, за веру и Церковь, других — во враждебном им; одних — в поддержку армии и против социализма, других совершенно напротив. И Карловацкий Собор не только имел право, но был обязан благословить армию на борьбу против большевиков, а также, вслед за Великим Московским Собором 1917–18 годов, осудить социализм и коммунизм" (77).

20 апреля / 3 мая, согласно недавно появившейся информации, имело место секретное заседание президиума ГПУ — товарищей Ушинского, Менжинского, Ягоды, Самсонова и Красикова, на котором было решено вызвать патриарха Тихона и потребовать от него в двадцать четыре часа издать указ об отлучении от Церкви, запрещении и отстранении от должностей руководителей Русской Церкви в изгнании. В случае его возможного отказа выполнить эти требования патриарха надлежало немедленно арестовать и обвинить во всех преступлениях, якобы совершенных им против советской власти (78).

21 апреля / 4 мая патриарх последний раз предстал перед судом в качестве свидетеля по делу пятидесяти четырех московских священников. В конце своей речи обвинитель заявил, что патриарх должен быть отдан под суд в связи с показаниями, данными им в процессе судебного разбирательства. И 23 апреля / 6 мая, в праздник великомученика Георгия, его арестовали. Поэтому ясно, в условиях какого давления за день до своего ареста, 22 апреля / 5 мая 1922 г., патриарх Тихон созвал заседание Священного Синода и Высшего Церковного Совета, на котором он объявил (Указ № 342), что "ни послание, ни обращение Карловацкого Синода (к Генуэзской конференции) не выражает голоса Русской Церкви". И он потребовал распустить Заграничное ВЦУ и передать всю церковную власть над русскими беженцами в Европе митрополиту Парижскому Евлогию (79).

Этот указ используется Московской патриархией и ее сторонниками, чтобы навести тень сомнения на каноничность Русской Церкви Заграницей. Однако: 1) по свидетельству обновленческого архиепископа Евдокима, патриарх Тихон впоследствии писал митрополиту Антонию (Храповицкому): "Я написал это для властей, а ты сиди и работай"; 2) указ, полученный Заграничной Церковью, не содержал патриаршей подписи и был подписан лишь архиепископом Фаддеем Астраханским (!); 3) как замечает игумен Лука, "читая указ, непременно увидишь, что в нем ничего не сказано относительно нарушения ВЦУ канонов, и что оно нигде не называется неканоничным. Никто, включая даже самого митрополита Евлогия, не признал за этим указом силы. Патриарх, предписывая митрополиту Евлогию возглавить приходы в Западной Европе, "проглядел" тот факт, что в Зарубежной Церкви существовало еще восемь епархий, и ничего не сказал об их управлении. Этот и другие смущающие моменты указа лишь подтверждали всеобщее мнение, что он был выпущен под давлением большевиков, желавших любыми средствами ослабить силы заграничных антикоммунистов. Получив известие о своем назначении правящим архиереем в Европе, митрополит Евлогий писал митрополиту Антонию: "Этот указ поразил меня своей неожиданностью, и я просто потрясен мыслью о том, какое смущение он может внести в церковную жизнь" (чего именно коммунисты и желали и продолжают желать, чтобы устранить всякое противодействие их контролю над Церковью). "Нет никакого сомнения, что указ был выпущен под нажимом большевиков, — продолжает митрополит Евлогий. — Я не признаю этот документ имеющим какую-либо силу, хотя бы даже он и был написан и подписан патриархом. Документ этот — политический, а не церковный"..." (80).

Однако, даже если допустить, что указ был подлинным, то патриарх все же не анафематствовал зарубежных архиереев, и таким образом акция, призванная умиротворить большевиков, послужила лишь к усугублению их раздражения (81). Руководители Зарубежной Церкви пришли к выводу — и в этом их поначалу поддержал, как мы видели, и митрополит Евлогий, — что патриарх действовал в то время под угрозой ареста. Поэтому они поступили так, чтобы, формально подчинившись патриаршему указу, на деле игнорировать его: они распустили ВЦУ и создали на его месте Архиерейский Синод под председательством митрополита Евлогия. И патриарх как бы молчаливо признал это, не издал больше никакого осуждения заграничного Синода и действовал в дальнейшем так, как если бы он вполне признавал его полномочия (82).

Даже митрополит Сергий, как мы увидим, признавал авторитет Зарубежного Синода — по крайней мере, до написания своей "Декларации" 1927 года.

75 Местоблюститель Константинопольского престола. — Прим. ред.
76 А. Ф. ТРАСКОВСКИЙ, История Русской Зарубежной Церкви, 1921–1939 гг. // Православный путь (Джорданвилль–Нью-Йорк, 1995) 20–24.
77 Деяния Русского Всезграничного Церковного Собора в Сремских Карловцах (Сремские Карловцы, 1922) 126. Цит. по: Fr. VICTOR POTAPOV, What is False is also Corrupt // Living Orthodoxy. Vol. XIV, № 1 (January–February 1992) 26.
78 Источник. № 3 (1995) 116.
79 Полный текст см.: ГУБОНИН, Акты... 193–194.
80 Igumen LUKE, An Answer to the Orthodox Church in America’s Document. Why Deepen the Schism? // Orthodox Life. Vol. 40, № 6 (November–December 1990) 13–14.
81 HOLY TRANSFIGURATION MONASTERY, BOSTON, A History of the Russian Church Abroad (Seattle: St. Nectarios Press, 1961) 24.
82 ГРАББЕ, Русская Церковь пред лицом господствующего зла... 32. Например, Патриарх признал право Зарубежного Синода назначить Митрополита Платона главой Американских епархий в 1922 г. См.: Igumen LUKE, An Answer to the Orthodox Church in America’s Document... 14.

Обновленческий переворот

3/16 мая (83)патриарх, находясь в чрезвычайно затруднительном положении, написал митрополиту Агафангелу Ярославскому, поручая ему принять на себя временное управление Церковью вплоть до созыва собора. Он писал, что власти дали разрешение, и что он должен прибыть сколь возможно скорее. Но власти не позволили владыке Агафангелу покинуть Ярославль...

Тем временем, 5/18 мая священники-обновленцы Введенский, Белков и Калиновский посетили патриарха на Троицком подворье, где он был заключен, и представили ему письменный доклад, в котором говорилось, что, вследствие существующих обстоятельств, церковные дела остаются без всякого рассмотрения. Они умоляли патриарха доверить им его канцелярию, с тем чтобы они могли должным образом рассортировать полученную корреспонденцию. Сочтя это полезным, патриарх согласился на их просьбу и написал на их прошении следующую резолюцию: "Поручается поименованным ниже лицам принять и передать Высокопреосвященному Агафангелу, по приезде его в Москву, синодальные дела при участии секретаря Нумерова" (84).

В силу этой резолюции, которая, фактически, давала им право лишь передать канцелярию митрополиту Агафангелу, обновленцы немедленно основали Высшее Церковное Управление (ВЦУ) и взяли в свои руки административный контроль над Российской Церковью.

14/27 мая Троцкий писал Ленину: "Отделение Церкви от государства, которое мы установили раз и навсегда, никоим образом не означает, что государству нет дела до того, что происходит в Церкви". Он писал о "лояльных и прогрессивных элементах в духовенстве" и ставил задачу "поднять дух лояльного духовенства" косвенным путем — через прессу. Он заключал, что "редакторы "Правды" и "Известий" не придают должного значения огромной исторической важности того, что происходит в Церкви и вокруг нее". Троцкий вполне понял значение этой "глубочайшей духовной революции в русском народе". Ленин прокомментировал: "Верно! Тысячу раз верно!" (85)

Однако, обновленцам и коммунистам надо было еще нейтрализовать ущерб, нанесенный их планам передачей власти патриархом Тихоном митрополиту Агафангелу. И протоиерей Красницкий был послан в Ярославль на переговоры с митрополитом. Он поставил законному патриаршему заместителю ряд условий, которые должны были поставить его, в случае их принятия, в полную зависимость от обновленцев. Разумеется, митрополит отверг эти условия. Тогда Красницкий возвратился в Москву, и обновленцы распустили слух, будто бы митрополит занят лишь "собственными делами" и "не торопится" исполнять поручение патриарха.

Левитин и Шавров пишут: "...поведение митрополита Агафангела, действительно, является совершенно необъяснимым, если не знать одной детали: в течение месяца велись секретные переговоры между Е. А. Тучковым и митрополитом Агафангелом. Е. А. Тучков, которого ВЦУ считало своей главной опорой, в переговорах с митрополитом выражал желание как можно скорее отделаться от этого несолидного учреждения (ВЦУ) и поддержать Агафангела (?! — Сост. /М. Е. Губонин/). Однако и от Агафангела ожидался ряд уступок; он должен был заявить об отходе от политической линии патриарха Тихона. После месячных переговоров, видя, что дело не сходит с мертвой точки, митрополит Агафангел неожиданно (?? — Сост.) обратился к Русской Церкви с воззванием (от 5/18 июня 1922 г., № 214. — Сост.), отпечатанным какой-то подпольной типографией и очень быстро разошедшимся по Москве и по другим городам...

Е. А. Тучков был совершенно ошеломлен таким сюрпризом. Ошеломлено было и ВЦУ. Митрополит Агафангел был немедленно арестован и отправлен в ссылку, в Нарымский край. Однако появление этого воззвания указывало на то, что беспринципная линия В. Д. Красницкого наталкивается на резкий отпор в церковной среде..." (86).

Послание митрополита Агафангела обвиняло обновленцев в "намерении пересмотреть догматы и нравоучение нашей Православной веры, священные каноны Святых Вселенских Соборов, православные богослужебные уставы, данные великими молитвенниками христианского благочестия" и предоставляло архиереям право управлять своими епархиями самостоятельно, вплоть до установления канонического Высшего Церковного Управления (87).

Итак, в год создания Советского Союза Россия впервые в своей истории оказалась лишена одновременно и церковного, и государственного законного централизованного управления.

Тем временем, в Петрограде митрополит Вениамин был отдан под суд, обвинен в сопротивлении изъятию церковных ценностей и назван "врагом народа". Ему было предоставлено много возможностей спасти себя бесчестным путем. Так, еще до суда Введенский и петроградский комендант Бакаев приходили к нему и предлагали выбор: или снять отлучение с Введенского, или предстать пред судом. Но митрополит отказался снять отлучение. И другой раз, судьи во время процесса намекали, что он может спасти себя, назвав "авторов" предложения, посланного им в Помгол.

Митрополит отказался, сказав: "Я один сделал это — я обдумал, я сформулировал, написал и отправил свои заявления. Я никому не позволял участвовать в решении вопросов, вверенных мне как архипастырю".

Именно на этом процессе обвинитель Красиков сделал следующее замечание: "Вся Православная Церковь — подрывная организация. Собственно говоря, всю Церковь следовало бы посадить за решетку!"

С другой стороны, адвокат Гурович сказал: "Если митрополит пострадает за свою веру, за свою безграничную преданность верующим массам, он станет опаснее для советской власти, чем теперь... Непреложный исторический закон предупреждает нас, что вера растет, укрепляется и ширится на крови мучеников".

Оба эти высказывания, можно сказать, были пророчествами: первое — о грядущем всеобщем гонении, которому суждено было быть в тридцатых годах, а второе — о конечном торжестве Церкви, которое уже началось.

В письме из тюрьмы митрополит Вениамин выразил сущность того, что стало спустя немного лет позицией Катакомбной Церкви: "Странны рассуждения некоторых, может быть, и верующих пастырей (разумею Платонова) — надо хранить живые силы, т. е. их ради поступиться всем. Тогда Христос на что? Не Платоновы, Чуприны, Вениамины и т. п. спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя" (88). Митрополит был расстрелян в ночь с 12 на 13 августа (ст. ст.) 1922 г.

Кафедра митрополита Вениамина оказалась занята человеком противоположного мiровоззрения — епископом Алексием (Симанским), будущим вторым советским "патриархом". Он первым из архиереев признал обновленческое Высшее Церковное Управление. Более того, он снял запрещение, наложенное митрополитом Вениамином на обновленцев, и 23 мая / 15 июня 1922 г. объявил "их общение с Церковью восстановленным" (89).

Эта последовательная связь между ведущими обновленческими иерархами начала 20-х гг. и сергианскими иерархами после 1927 г. выражает вовне внутреннюю связь между этими двумя движениями. Она показывает, что сергианство действительно есть "новообновленчество", продолжение того же самого еретического движения в более утонченном виде.

83 См.: ГУБОНИН, Акты... 214. Даны две другие возможные даты этого письма: 29 апреля / 12 мая и 30 апреля / 13 мая.
84 J. S. CURTISS, The Russian Church and the Soviet State (Boston: Little Brown, 1953) 159–160. См. также: ГРАББЕ, Русская Церковь перед лицом господствующего зла... 33–34.
85 Н. А., Не бо врагом Твоим тайну повем... 17.
86 А. ЛЕВИТИН, В. ШАВРОВ, Очерки по истории русской церковной смуты (Küsnacht, 1977). Цит. по: ГУБОНИН, Акты... 813.
87 ГУБОНИН, Акты... 219–221.
88 Прот. МИХАИЛ ПОЛЬСКИЙ, Новые Мученики Российские (М.: Светлячок, 1994) Т. 1. 63.
89 РЕГЕЛЬСОН, Трагедия Русской Церкви... 74.

Церковь в Грузии и на Украине

Следует сказать здесь несколько слов о Грузинской Церкви, прошедшей через весьма похожие гонения со стороны властей.

Сразу же после отречения Царя от престола 12 марта 1917 г. Собрание епископов, клириков и мiрян Грузии провозгласило восстановление автокефалии Грузинской Церкви, которая, как утверждали грузины, никогда не была законным образом отменена.

В сентябре Всеобщий Собор утвердил деяния мартовского Собора, и 1 октября епископ Кирион Садзегели был возведен в Тбилиси на престол Католикоса-патриарха. Временное правительство утвердило это избрание. Однако, 29 декабря / 14 января Российская Церковь в лице новоизбранного патриарха Тихона опротестовала восстановление автокефалии, подчеркнуто именуя Кириона лишь епископом (90).

Когда в России началась Гражданская война, грузины отказались помогать белым. На несколько месяцев англичане оккупировали страну, а после их ухода к власти пришли меньшевики. В течение последующих нескольких лет Грузинской Церкви удавалось жить в мире с правящей меньшевицкой партией.

Однако, в феврале 1921 г. большевики вторглись в Грузию и после короткой трехнедельной войны овладели страной. "7 февраля 1922 г., — пишет о. Илия Мелиа, — Католикос Амвросий послал в Международную Конференцию в Геную (высший апелляционный международный орган в то время) письмо протеста, в котором, упоминая о лежащих на нем моральных обязательствах по отношению к вверенной ему нации, он протестовал от имени грузинского народа, лишенного своих прав, против иностранной оккупации и требовал вмешательства цивилизованного человечества в противовес содеянному против Грузии беззаконию. Он был арестован в феврале 1923 г. вместе с архиепископом Назарием и всеми членами своего Собора. Их процесс, проходивший в условиях наполовину свободных, сильно всколыхнул всю страну.

Было выдвинуто три обвинения: 1) письмо к Генуэзской конференции; 2) сокрытие исторических богатств Церкви с целью сохранения их от попадания в руки государства и 3) запрещение, наложенное правительственной Комиссией по религиозным делам на выкуп драгоценных предметов в пользу голодающих. Архиепископ Назарий был убит в ходе процесса, вероятнее всего, чтобы произвести впечатление на остальных обвиняемых. Все члены собора выказали свою солидарность Католикосу Амвросию, который держался героически, принимая на себя всю ответственность за свои действия, которые, по его заявлению, соответствовали его обязанностям и традиции Грузинской Церкви в подобных обстоятельствах. Он был осужден на восемь лет заключения. ДвумчленамегоСоборабылиданысрокивпятьидвагода соответственно. Католикос был освобожден досрочно. Умер он 29 марта 1927 г.

В 1924 г. произошло всеобщее восстание, подготовленное всеми активными силами нации — высшими чинами армии, политическими партиями, академическими кругами, церковниками, — т. е. всем населением. Жертвы репрессий исчислялись тысячами. Группы партизан по временам продолжали выступать..." (91).

В это время на Украине патриаршая Церковь боролась не только против обновленцев, но и против украинских сепаратистов. Три раза в этом столетии Украина добивалась независимости от России, и всякий раз политическая независимость подстегивала церковный раскол: в 1917, в 1941 и в 1990 гг.

В середине ноября 1917 г. в Киеве был организован комитет, который должен был созвать Собор украинского духовенства и мiрян. Председателем комитета был заштатный архиепископ Алексий (Дородницын). Хотя и вполне каноничный поначалу, этот комитет скоро перенес центр своего внимания на совершенно не каноничную цель — создание автокефальной Украинской Церкви и устранение каноничного первоиерарха — митрополита Владимiра. Последний энергично противостоял этим революционным требованиям до самой своей мученической кончины от рук большевиков в январе 1918 г. (92).

В 1920 г. была образована "Независимая Рада украинских приходов", которая созвал первый собор Украинской Автокефальной Церкви в октябре 1921 г. Но поскольку ни один архиерей не примкнул к автокефалистам, им пришлось обзавестись архиереями неканоническим путем, что никогда впоследствии не было признано ни одной Православной Церковью и стяжало им название "самосвятов-липковцев", по имени их лидера Липковского. Позже, в 20-е годы возникло еще одно автокефалистское движение, основанное епископом Лубенским Феофилом (Булдовским), который получил рукоположение в патриаршей Церкви в то время, когда липковский раскол приходил в упадок, но затем отделился от Церкви на все том же основании украинского национализма и объединился с остатками липковцев.

Одним из самых популярных патриарших священников на Украине в это время был о. Василий Зеленцов. В значительной степени за счет его влияния раскол Булдовского был отвергнут народными массами. В 1922 г. он попал под суд по политическому обвинению и в своей речи в конце процесса дал одно из самых убедительных разъяснений того, до какого предела христианину позволяется заходить в признании советской власти: "Я уже заявлял вам и заявляю еще раз, что я лоялен к советской власти как к таковой, ибо она, как и все, послана нам свыше... Но там, где дело касается Веры Христовой, касается храмов Божиих и человеческих душ, там я боролся, борюсь и буду бороться до последнего моего вздоха с представителями этой власти; позорно, грешно было бы мне, воину Христову, носящему этот святой крест на груди, защищать себя лично, в то время как враги ополчились и объявил войну Самому Христу..." После своей хиротонии в 1925 г. епископ Василий продолжал вести духовную брань против большевиков, публично называя их "богоотступниками, насильниками, хулителями веры Христовой, убийцами, сатанинской властью, кровопийцами, гасителями свободы и правды, исчадиями ада" и т. д. Он постоянно призывал народ: "Никаких поблажек им, никаких компромиссов с ними, бороться с врагами Христа, не бояться пыток и смерти, ибо страдания за Него — высшее счастье, высшая радость". В 1930 или 1931 г. епископ Василий принял в Москве мученичество за отвержение сергианского новообновленчества (93).

Хотя украинские автокефалисты и представляли из себя чисто раскольническое движение, они не разделяли модернистскую идеологию московских обновленцев и вошли в общение с ними лишь осенью 1924 г., очевидно, с целью добиться признания собственной автокефалии Константинопольским патриархатом, с которым обновленцы были в общении. Вот почему вплоть до 5 января 1924 г. патриарх Тихон не распространял свою анафему обновленцам на автокефалистов. Но даже тогда автокефалисты почти не выказывали вражды к патриарху, и на своем Втором Всеукраинском соборе 1925 г. их Синод издал послание, призывающее к пересмотру обновленцами низложения ими патриарха Тихона (94).

В 1929 г. Сталин переменил толерантную политику большевицкого режима по отношению к украинским автокефалистам (которые в любом случае были в большинстве своем под контролем советских агентов), и в январе 1930 г. власти созвали собор, который распустил все их церковные центральные и областные органы, хотя несколько приходов автокефальной церкви и продолжали существовать еще несколько лет под строгим присмотром властей (95).

90 Текст см.: ГУБОНИН, Акты... 71–75.
91 I. MELIA, The Orthodox Church of Georgia // A Sign of God. Orthodoxy, 1964 (Athens: Zoe, 1964) 112–113. Католикос Амвросий и Архиепископ Назарий были канонизированы оффициальной Грузинской церковью в сентябре 1994 г.
92 A Wreath on the Grave of the New Hieromartyr Vladimir of Kiev (Liberty, TN: St. John of Kronstadt Press, 1987) Сh. 2.
93 См.: ПОЛЬСКИЙ, Новые Мученики Российские... Т. 2. Гл. 4.
94 Справка о принятии в общение епископа Серафима (Ляде) // Церковная жизнь. № 12 (1937).
95 См.: Архиепископ ЛЕОНТИЙ (ФИЛИППОВИЧ), Украинские шовинисты и самосвяты // Русский Пастырь. II–III (1995) 154–187. См. также: J.-F. MEYER, Religions et sйcuritй internationale (Berne: Office Centrale de la Defense, 1995) 29.

Обновленческий собор 1923 года

В России в 1922 г. обновленцы продолжали набирать силу. 3/16 июня три видных иерарха объявили о своем полном признании "Живой церкви" следующим образом.

"Мы, Сергий, митрополит Владимiрский и Шуйский, Евдоким, архиепископ Нижегородский и Арзамасский, и Серафим, архиепископ Костромской и Галичский, рассмотрев платформу Временного Церковного Управления и каноническую законность управления, заявляем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления, считаем его единственной канонически законной верховной церковной властью и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными.

Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий" (96).

Сергианский митрополит Иоанн (Снычев) писал об этом деянии: "Мы не имеем права скрывать от истории те прискорбные и поразительные отступления от единства Русской Церкви, которые имели место в массовой степени после публикации в журнале "Живая Церковь" письма-воззвания этих трех известных иерархов. Многие из архиереев и духовенства наивно рассуждали так: "Если мудрый Сергий признал возможным подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны следовать его примеру" (97).

Между тем ГПУ предоставляло обновленцам ценную помощь, арестовывая и ссылая все оставшееся верным патриарху духовенство. Также они передали им около двух третей действующих храмов в Российской Республике и Центральной Азии, равно как и много тысяч на Украине, в Белоруссии и в Сибири. Однако, эти цифры преувеличивают реальные силы обновленцев, т. к. эти их храмы были почти пусты, тогда как патриаршие — переполнены до предела.

На своем втором Всероссийском соборе, открывшемся в Москве 29 апреля 1923 г., обновленцы впервые вознесли хвалы революции, которую они навали "христианским творением", и советскому правительству, бывшему, по их словам, первым правительством в мiре, пытающимся осуществить "идеалы Царства Божия", а также Ленину: "Прежде всего мы должны обратиться со словами глубокой благодарности к правительству нашего государства, которое, вопреки клевете заграничных шептунов, не гонит Церковь... Слово благодарности и привета должно быть высказано нами единственной в мiре власти, которая творит, не веруя, то дело любви, которое мы, веруя, не исполняем, а также вождю Советской России В. И. Ленину, который должен быть дорог и для церковных людей".

Затем патриарх Тихон (все еще находившийся под домашним арестом) был заочно осужден и лишен не только сана, но даже и монашества. Отныне он назывался "мiрянином Василием Беллавиным". После этого было отменено и само патриаршество, а его восстановление названо контрреволюционным деянием. И наконец, было принято несколько дальнейших резолюций, позволяющих белому духовенству становиться архиереями, а священникам вступать во второй брак; был введен и григорианский календарь.

Когда решения собора были принесены патриарху на подпись, он спокойно написал на них: "Прочел. Собор меня не вызывал, его компетенции не знаю, и потому законными его решения признать не могу" (98).

Сорок шесть епископов (из семидесяти трех присутствовавших на соборе) подписались под осуждением патриарха. Один из них, Иоасаф (Шишковский), рассказывал о. Василию Виноградову, как это произошло. "Главари собора Красницкий и Введенский собрали для этого совещания всех присутствовавших на "соборе" епископов, и когда начались было многочисленные прямые и непрямые возражения против предложенной этими главарями резолюции о низложении патриарха, Красницкий совершенно открыто заявил всем присутствующим: "Кто сейчас же не подпишет этой резолюции, не выйдет из этой комнаты никуда, кроме как прямо в тюрьму". Терроризированные епископы (в том числе и сам Иоасаф) не нашли в себе мужества устоять пред перспективой нового тюремного заключения и каторжных работ концентрационного лагеря и... подписали, хотя почти все они в душе были против этой резолюции. Не для кого из церковных людей не было сомнений, что этот приговор "собора" был сделан по прямому заданию советской власти, и что теперь нужно со дня на день ожидать судебного процесса и кровавой расправы над патриархом" (99).

Однако, уже в том же 1923 г. собор обновленческого движения начал распадаться на части. Его пятьсот шестьдесят депутатов разделились на четыре группы: сторонников Красницкого ("Живая церковь"), Введенского ("Союз Общин Древле-Апостольской церкви"), Антонина ("Церковное Возрождение") и патриарха Тихона. Когда Красницкий попытался взять в свои руки контроль над собором и отверг всякие коалиции между своей группой и другими обновленцами, раскол среди раскольников был предотвращен лишь сильным закулисным воздействием со стороны коммунистов, которым удалось перегруппировать их в "Священный синод", возглавляемый митрополитом Евдокимом (100).

Тем временем, нажим на патриарха чрезвычайно усилился. Ежедневно его посещал агент ГПУ Тучков (Тихон называл его "аггелом сатаниным") и шантажировал его, чтобы заставить пойти на уступки государству. В апреле правительство объявило, что патриарх близок к привлечению его под суд по обвинениям, оставшимся от процессов пятидесяти четырех в Москве и митрополита Вениамина в Петрограде в прошедшем году. Однако, отчасти потому, что власти хотели дать возможность обновленческому собору осудить его первым, а также отчасти из-за ультиматума, выдвинутого английским министром иностранных дел лордом Керзоном, поддержанным кампанией в английской и американской прессе, суд был перенесен на 17 июня.

Д. Волкогонов пишет: "Тихону, заключенному в Донском монастыре, пришлось пережить стандартные испытания: допросы, угрозы, давление и подкуп. Допросы продолжались и после того, как Ленин утратил свои умственные способности, т. к. его инструкции по церковным делам продолжали исполняться буквально. Летом 1923 г. Политбюро приняло предложение Ярославского: "1) Чтобы расследование дела Тихона продолжалось вплоть до дальнейших указаний; 2) чтобы Тихон был извещен о том, что его приговор может быть изменен, если: а) он сделает заявление о своем раскаянии в преступлениях против советского режима; б) признает суд над собой; в) отмежуется от белогвардейцев и других контрреволюционных организаций; г) заявит о своем негативном отношении к Католической церкви. Если он согласится, он будет освобожден" (101).

В начале июня патриарх перенес приступ апоплексии (или пищевого отравления) и был перемещен из Донского монастыря в Таганскую тюрьму. Там информация о церковной борьбе была доступна ему лишь из оффициальных советских газет, сильно преувеличивавших успехи обновленцев. Чувствуя, что его присутствие во главе церковного управления было абсолютно необходимым, и что из двух врагов, обновленцев и коммунистов, обновленцы были более опасны, патриарх решился на уступки правительству с целью получить освобождение. Итак, 3/16 июня и затем 18 июня / 1 июля он опубликовал свое знаменитое "раскаяние", в котором он каялся во всех своих антисоветских деяниях (включая анафематствование большевиков) и "окончательно и решительно" отмежевывался "как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции".

Aрхиепископ Никон (Рклицкий) замечает, что своим заявлением патриарх Тихон: "1) не отменил анафематствование от имени Русской Православной Церкви советской власти, 2) не заявил себя другом советской власти и сотрудником ея, 3) не призвал на нее Божьего благословения, 4) не призвал русский народ к повиновению этой власти, как якобы Богом установленной, 5) не осудил движения за восстановление в России монархического строя и 6) не осудил белой борьбы за низвержение советской власти. Патриарх Тихон своим заявлением указал лишь на тот образ действий, который он избирает для дальнейшей защиты и охранения Русской Православной Церкви. Насколько целесообразен такой образ действий, это уже вопрос другой, ...но во всяком случае, патриарх Тихон не перешел той границы, которая должна была отделять его, как главу Русской Православной Церкви, от безбожной власти" (102).

12/25 июня 1923 г. патриарх Тихон был освобожден, и его появления среди верующих (он страшно постарел в заключении) было достаточно, чтобы повергнуть обновленцев в глубокий и непоправимый упадок (103). Они оставались опасными лишь до тех пор, пока пользовались благоволением властей. Но к 1926 г. власти повернулись уже к другим (к Григорианцам, а затем к митрополиту Сергию), как к более подходящим орудиям для осуществления их задачи по развалу Церкви. И к концу II Мiровой войны последние обновленцы уже были приняты в новообновленческую советскую Московскую патриархию.

Патриарх Тихон, однако, горько раскаивался в своем "раскаянии": он сказал, что если бы только он знал, насколько слаба была на деле "Живая церковь", он никогда не подписал бы его и остался бы в тюрьме (104).

2/15 июля патриарх анафематствовал "Живую церковь", провозгласив: "...Они отделили себя от единства тела Вселенской Церкви и лишились благодати Божией, пребывающей только в Церкви Христовой. А в силу этого все распоряжения не имеющей канонического преемства незаконной власти, правившей Церковью в Наше отсутствие, недействительны и ничтожны! А все действия и таинства, совершенные отпавшими от Церкви епископами и священниками, безблагодатны, а верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехе" (105).

Значительное число приходов, особенно в таких важных центрах, как Петроград и Воронеж (усилиями епископа Мануила /Лемешевского/ (106)и архиепископа Петра /Зверева/ (107)соответственно), теперь отвергло обновленчество, а влиятельные обновленческие иерархи, такие как митрополит Сергий, поспешили принести публичное покаяние пред патриархом и были восстановлены в общении с ним.

Некоторые сергиане пытаются доказать, что Сергий на самом деле не разделял позицию обновленцев (108). Но сам Сергий публиковал некоторые документы в пользу обновленчества, противоречащие такой точке зрения (109). Более того, народ не доверял ему, крича патриарху, чтобы тот не принимал его; а знаменитый старец Нектарий Оптинский сказал, что яд обновленчества в нем все еще сидит (110).

Большевики продолжали поддерживать обновленцев и 8 декабря 1923 г. издали инструкцию, запрещающую поминовение "бывшего" патриарха за богослужением, каковой акт стал бы рассматриваться ими как "имеющий характер чисто политической демонстрации против рабоче-крестьянской власти" (111).

Но популярность патриарха была такова, что ни обновленцы, ни давление ГПУ не могла поколебать лояльность к нему огромных масс народа. Русская Церковь Заграницей также оставалась лояльной к нему, равно как и все Поместные Церкви, кроме Александрийской и Константинопольской. Вселенский патриарх Григорий VII признал обновленцев и решил послать комиссию, чтобы "принести мир и положить конец настоящей аномалии", — но получил строгую отповедь со стороны патриарха Тихона (112).

Патриаршая Церковь торжествовала.

96 Цит. по: ГУБОНИН, Акты... 218–219.
97 Цит. по: История Русской Православной Церкви... 1917–1970... 182.
98 ГУБОНИН, Акты... 224.
99 Цит. по: Архиепископ НИКОН (РКЛИЦКИЙ), Жизнеописание Блаженнейшего Антония, Митрополита Киевского и Галицкого (Изд. Северо-Американской и Канадской епархии, 1960) Т. VI. 114.
100 САВЕЛЬЕВ, Бог и комиссары... 195.
101 ВОЛКОГОНОВ, Триумф и трагедия... Кн. 2, ч. 1. 383.
102 РКЛИЦКИЙ, Жизнеописание Блаженнейшего Антония... T. VI. 151–152.
103 Д. Поспеловский пишет: "Если к концу 1922 г. патриаршая Церковь в Москве имела лишь четыре храма против примерно четырехсот обновленческих, в Петрограде после ссылки Еп. Николая почти все церкви были захвачены обновленцами, и в целом по стране около 66 % действующих церквей были в руках обновленцев, то к ноябрю 1924 г. у обновленцев было около 14 000 церквей, не более 30 %". См.: Д. ПОСПЕЛОВСКИЙ, Обновленчество: переосмысление течения в свете архивных документов // Вестник Русского Христианского Движения 168, II–III (1993) 217.
104 SWAN, A Biography of Patriarch Tikhon... 83.
105 РЕГЕЛЬСОН, Трагедия Русской Церкви... 347. ГУБОНИН, Акты... 291.
106 См.: Митрополит ИОАНН (СНЫЧЕВ), Митрополит Мануил (Лемешевский) (Санкт-Петебург, 1993).
107 См.: Петр, Архиепископ Воронежский // Вестник Германской Епархии Русской Православной Церкви за Границей. № 6 (1991) 18–21. См. также: I. ANDREYEV, Russia’s Catacomb Saints (Platina, CA: St. Herman of Alaska Brotherhood Press, 1982) 177.
108 См.: Д. ПОСПЕЛОВСКИЙ, Митрополит Сергий и расколы справа // Вестник Русского Христианского Движения 158, I (1990).
109 См. его Декларацию от 3/16 июня 1922 г., цитированную выше.
110 И. КОНЦЕВИЧ, Оптина пустынь и ее время (Джорданвилль–Нью-Йорк: Изд-во Свято-Троицкого Монастыря, 1971) 546.
111 Цит. по: История Русской Православной Церкви... 1917–1970... 192.
112 РКЛИЦКИЙ, Жизнеописание Блаженнейшего Антония... Т. VI. 161–163.

Уроки обновленчества

Если Московский Собор 1917–18 гг. определил фундаментальную позицию Церкви по отношению к государству, то на обновленческих соборах 1922–23 гг. выявились основные способы, с помощью которых государство подчиняет себе Церковь; тем самым она обогатилась ценным опытом для более решительной борьбы в будущем. Эти основные способы подчинения были следующие.

I. Управление центральной администрацией Церкви

Подобно государству, послереволюционная структура Церкви представляла собой чрезвычайно централизованную организацию. Поразительные успехи "Живой церкви" на ранних этапах ее существования были обусловлены, главным образом, тем, что она узурпировала центральную администрацию, что породило замешательства как в высших, так и в низших слоях верующих. Когда патриарх находился в тюрьме, появлялись противоречивые сообщения: в одних говорилось, что он низложен, в других — что он убит. Несмотря на то, что патриарший местоблюститель митрополит Агафангел разослал тайное предписание, разрешавшее епископам самостоятельно управлять епархиями, в соответствии с патриаршим указом № 362 от 7/20 ноября 1920 г., избавиться от привычки ждать всех главных указаний из центра было трудно. От нее некоторые избавились лишь после еще более трагических событий 1927 г., когда другой недобросовестный иерарх, митрополит Сергий (Страгородский) взял в свои руки контроль над административным центром Церкви.

II. Фасад канонического Православия

Обновленцы сначала надели на себя маску канонического Православия, претендуя на то, что власть от патриарха перешла к ним, якобы, законным путем. Очень скоро, однако, они сбросили эту маску, и в этом была их главная ошибка. Их нападки на основные догматы веры и на монашество были столь грубы, что оттолкнули от них верующих. В будущем ГПУ позаботится о том, чтобы их кандидат в руководители Русской Церкви сохранял хотя бы видимость канонического и догматического Православия.

III. Соблазн государственной легализации

Несмотря на "покаяние" патриарха, патриаршая Церковь так и не была легализована государством при его жизни. Это означало, что Церковь всегда была как бы в пустыне, без того комфорта и безопасности, которыми наслаждались обновленцы. Насколько далеко были готовы зайти последние, чтобы поддерживать эту безопасность, показывает панихида по Ленину, после его смерти отслуженная ими, во время которой в надгробном слове его душа описывалась как "по существу христианская"! В том же ключе была речь Введенского на соборе 1923 г., когда он сказал: "Мы должны обратиться к правительству со словами глубокой прочувствованной благодарности. Церковь не гонима, какую бы клевету не распускали заграничные пропагандисты. Всякий в России может высказывать свои убеждения. Мы должны направить это слово благодарности единственному правительству в мiре, которое, хотя оно и не верует в Бога, действует с любовью большей, чем та, на которую мы, верующие, можем претендовать" (113) .

Как это ни курьезно, но обновленцы пришли, как подчеркивает о. Айдан Николз, к тому, что стали "походить на дореволюционную господствующую Церковь своим духом подчиненности государству" (114). Патриаршая же Церковь приобретала все большее духовное влияние. Ибо уже в начале 20-х годов было высказано мнение, что верные живут сейчас, по словам патриарха, "в годы торжества сатаны и власти антихриста". Так что "Живая церковь", вошедшая в близкие отношения с советской властью, была, по выражению патриарха, "учреждением антихристовым" (115).

Патриаршая Церковь, напротив, была подобна жене, убегающей в пустыню от красного дракона (Откр. 12), и именно к ней все еще прилеплялись верные чада Церкви.

113 Цит. по: GUSTAVSON, The Catacomb Church (Jordanville, 1960).
114 A. NICOLS, Theology in the Russian Diaspora (Cambridge University Press, 1989) 53.
115 РЕГЕЛЬСОН, Трагедия Русской Церкви... 313.

<= предыдущая глава       содержание      следующая глава =>